вторник, 26 ноября 2013 г.
среда, 6 ноября 2013 г.
ВЕЛИКИЕ МУЖЬЯ ХХ ВЕКА
Увидела свет новая книга Игоря Оболенского "Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия".
Это необычная книга.
История века — в откровенных рассказах его главных героев. Они давали интервью, кто-то из них даже оставил воспоминания. Но никогда они не были столь открыты, как в общении с Игорем Оболенским.
Секреты долголетия и общения с сильными мира сего от патриарха танца Игоря Моисеева, уроки житейской мудрости от режиссера Юрия Любимова, путеводитель успеха от историка моды Александра Васильева, неожиданные грани судеб великих Михаила Ульянова, Чингиза Айтматова, Армена Джигарханяна и Виталия Вульфа.
Впервые публикуемые на страницах книги воспоминания родных и близких легендарного хореографа Жоржа Баланчина и художника Нико Пиросмани делают книгу уникальной.
На страницах книги — ответы на вопросы, которые до этого принято было считать «слишком личными»: почему ушел из жизни Владимир Маяковский, кого любил Рудольф Нуриев, чего не выдержал Олег Даль, что стало приговором для Фрунзика Мкртчана и многое другое.
Эпоха в лицах, история в воспоминаниях, линия жизни в откровениях.
суббота, 26 октября 2013 г.
вторник, 8 октября 2013 г.
Алексей Саврасов. Последние дни
Последние месяцы жизни великого Алексея Саврасова, автора "Грачи прилетели", в воспоминаниях современника выглядели так:
Осенний день. Пасмурно. Грязь. По тротуару московской улицы идет рослый человек с большой седоватой бородой. На голове - широкополая шляпа, на плечах - истасканная разлетайка, одна нога в опорке, другая в калоше. Идет, пошатывается, сам с собою разговаривает...
Шаг за шагом добирается Саврасов до эстампного магазина. Входит.
- Мое почтение...
- Алексею Кондратьевичу! - отзывается приказчиц с явным неудовольствием. - Что скажете?
- Картинок принес.
- Не надобно-с. В запасе много.
- Гм...
Пауза. Саврасов хмурится.
- Послушайте... - угрюмо начинает он. - У меня на этот раз "Море".
- Плохи ваши моря, Алексей Кондратьевич!
- Ладно. Хорошо. Дайте мне, бога ради, рубль!
- Без хозяина не могу.
- Я "Море" оставлю.
- Без надобности-с.
- Ну, полтинник, что ли!
- Нету, Алексей Кондратьевич, нету-с.
- Господи! Хотя двугривенный одолжите!
- И двугривенного нет. Вот пристали, право!
- Умоляю - пятачок!
- Ах, какой вы, право! Ну, нате пятачок и не задерживайте, пожалуйста...
Автор биографии художника О. Добровольский писал: "Саврасов угасал в нищете. Он совсем плохо видел, ему грозила слепота. Он ослаб, не выходил уже на улицу, в свой Тишинский переулок. Чаще всего лежал на кровати, закрыв глаза, не то дремал, не то думал о чем-то. Его подбородок, покрытый редковатой, всклокоченной, седой бородой, был приподнят, темные веки закрыты, и казалось, что он уже умер. Но он был жив. И быть может, проходили, проплывали перед ним спокойно-торжественной чередой его картины, созданные за годы беспрестанного труда... Вспоминал он дочерей, свою молодость, учеников...
В начале осени 1897 года его отвезли во 2-ю городскую больницу на Калужской улице - больницу для бедных. Ее называли "чернорабочей". Там он и скончался 26 сентября на шестьдесят восьмом году жизни. Об этом сообщалось в свидетельстве о смерти, написанном на специальном бланке:
"Контора больницы уведомляет, что находившийся на излечении в больнице отставной надворный советник Алексей Кондратьевич Саврасов умер 26 числа сентября месяца с/г".
Этот документ был направлен в Совет Московского художественного общества. Так в училище живописи, ваяния и зодчества стало известно, что бывший младший преподаватель пейзажной живописи академик Саврасов покинул сей мир.
Хоронили его 29 сентября. Было пасмурно, шел мелкий дождь. Гроб поставили в маленькой церкви во дворе больницы. Там должно состояться отпевание. У входа в церковь собралась в ожидании панихиды небольшая кучка людей, явившихся проводить Саврасова. Несколько художников, группа учеников училища живописи, ваяния и зодчества и других художественных школ. Пришел я старик Плаксин, бывший сторож пейзажной мастерской, а теперь швейцар училища. Люди оживленно разговаривали. Говорили о Саврасове, его болезни и смерти, но больше о том, что не имело отношения к печальному событию, - о плохой погоде, о картинах и выставках.
После заупокойной литургии фоб вынесли из церкви и поставили на катафалк. Пара вороных лошадей в мокрых попонах, с темными траурными султанами, медленно тронулась в путь, зацокав по булыжнику. Ритуал был соблюден. Хоронили ведь все-таки академика и надворного советника...
Выехав из ворот больницы, свернули налево, по Калужской улице, а потом уже двинулись по Большой Садовой, через мост, до Кудринской площади, и оттуда к Ваганьковскому кладбищу. Путь был неблизок.
В ту пору все уже возвратились в город с летних дач. Начинался сезон осенних удовольствий и развлечений.
В театре Омона шла опера Лекока "Чайный цветок", Был открыт ресторан "Срельна" и зимний сад. На скаковом ипподроме был проведен Большой аукцион чистокровных лошадей. В Петровском парке начал работать ресторан "Эльдорадо". Подписной ужин в Русском охотничьем клубе. Балет Нижинского. Грандиозный концертмонстр. В ресторане гостиницы "Континенталь" - полученные из-за границы тюрбо и устрицы. Отовсюду лезет реклама - курите папиросы "Фру-фру". Покупайте живых омаров. Французский хрусталь. Саксонский фарфор...
Смерть Саврасова в этой веселой трескучей суматохе городской жизни, как ни странно, не осталась незамеченной. Газеты поместили некрологи, где воздавалось должное художнику, который так обогатил своим творчеством русский пейзаж, внес в него столько нового. В училище живописи, ваяния и зодчества в день похорон были отменены занятия. А назавтра, 30 сентября, там состоится панихида, и перед ее началом произнесет речь директор училища князь А. Е. Львов. Он будет говорить о Саврасове как художнике и учителе, отметит его педагогические способности. Напомнит, что покойный академик вышел из того же "рассадника русского искусства", который дал немало художников, составляющих гордость России. Несколько напыщенные, но справедливые слова. Только сказаны они поздно. Слишком поздно.
А тем временем катафалк остановился у входа на Ваганьковское кладбище. Гроб понесли на руках и, не дойдя до расположенной за воротами церкви Вознесения с колоколенкой, свернули налево, на боковую аллею. Дождь все моросил. Земля была усыпана облетевшими с деревьев листьями. За малочисленном процессией брела желтая тощая собака.
Люди столпились у разверстой могилы, втаптывая в грязь опавшие листья кленов. Слышались гудки паровозов и свистки с железной дороги, проходившей неподалеку от кладбища. Два часа дня. Туман давно уже рассеялся, но небо беспросветно серо. Дождь не переставал.
Быстро вырос холмик мокрой земли. Установили приготовленный заранее простой деревянный крест".
воскресенье, 29 сентября 2013 г.
Обыкновенная порядочность
Ленинград плакал.
Незадолго до этого Шостакович получил новую квартиру. Она была раза в три больше его прежней на улице Марата. Не стоять же квартире пустой, голой. Шостакович наскрёб немного денег, принёс их Софье Васильевне и сказал:
— Пожалуйста, купи, мама, чего-нибудь из мебели.
И уехал по делам в Москву, где пробыл недели две. А когда вернулся в новую квартиру, глазам своим не поверил: в комнатах стояли павловские и александровские стулья красного дерева, столики, шкаф, бюро. Почти в достаточном количестве.
— И всё это, мама, ты купила на те гроши, что я тебе оставил?
— У нас, видишь ли, страшно подешевела мебель, — ответила Софья Васильевна.
— С чего бы?
— Дворян высылали. Ну, они в спешке чуть ли не даром отдавали вещи. Вот, скажем, это бюро раньше стоило…
И Софья Васильевна стала рассказывать, сколько раньше стоила такая и такая вещь и сколько теперь за неё заплачено.
Дмитрий Шостакович Дмитрий Дмитриевич посерел. Тонкие губы его сжались.
— Боже мой!..
И, торопливо вынув из кармана записную книжку, он взял со стола карандаш.
Сколько стоили эти стулья до несчастья, мама?.. А теперь сколько ты заплатила?.. Где ты их купила?.. А это бюро?.. А диван?.. и т. д.
Софья Васильевна точно отвечала, не совсем понимая, для чего он её об этом спрашивает.
Всё записав своим острым, тонким, шатающимся почерком, Дмитрий Дмитриевич нервно вырвал из книжицы лист и сказал, передавая его матери:
— Я сейчас поеду раздобывать деньги. Хоть из-под земли. А завтра, мама, с утра ты развези их по этим адресам. У всех ведь остались в Ленинграде близкие люди. Они и перешлют деньги — туда, тем… Эти стулья раньше стоили полторы тысячи, ты их купила за четыреста, — верни тысячу сто… И за бюро, и за диван… За всё… У людей, мама, несчастье, как же этим пользоваться?.. Правда, мама?..
— Я, разумеется, сделала всё так, как хотел Митя, — сказала мне Софья Васильевна.
— Не сомневаюсь.
Что это?..
Пожалуй, обыкновенная порядочность. Но как же нам не хватает её в жизни! Этой обыкновенной порядочности!"
(Анатолий Мариенгоф)
суббота, 31 августа 2013 г.
Лидеры продаж в Москве
Подписаться на:
Сообщения (Atom)