Грустный октябрь в этом году.
26 октября 2011 года не стало Мирель Кирилловны Зданевич - дочери легендарного художника Кирилла Зданевича, одного из первооткрывателей Пиросмани, собравшего уникальную коллекцию его работ.
Дядей Мирель был не менее знаменитый Ильязд - Илья Зданевич, поэт-футурист, друг Маяковского и Пикассо, ставший в эмиграции директором фабрики Коко Шанель.
Летом Мирель Кирилловне исполнилось 85 лет.
Аккурат накануне ее юбилея я закончил работу над книгой о ее отце и дяде. Назвал ее "Братья Зданевичи. В поисках Пиросмани".
Отдельная глава из этой книги вошла в сборник "Цена чести. Истории грузинских мужей", опубликованной в июле на английском языке.
Мирель Кирилловна успела увидеть эту работу.
А вот до премьеры отдельного издания о братьях Зданевич, увы, не дожила....
В память об этой замечательной женщине - отрывок из книги "Братья Зданевичи. В поисках Пиросмани"....
* * * * *
P.S. Самой заветной мечтой Мирель Кирилловны было, чтобы в Тбилиси, родном городе ее отца и дяди, появилась, наконец, улица братьев Зданевичей. Об этом она говорила каждый раз, когда мы встречались. В августе такая улица в столице Грузии появилась. Мирель Зданевич была абсолютно счастлива...
26 октября 2011 года не стало Мирель Кирилловны Зданевич - дочери легендарного художника Кирилла Зданевича, одного из первооткрывателей Пиросмани, собравшего уникальную коллекцию его работ.
Дядей Мирель был не менее знаменитый Ильязд - Илья Зданевич, поэт-футурист, друг Маяковского и Пикассо, ставший в эмиграции директором фабрики Коко Шанель.
Аккурат накануне ее юбилея я закончил работу над книгой о ее отце и дяде. Назвал ее "Братья Зданевичи. В поисках Пиросмани".
Отдельная глава из этой книги вошла в сборник "Цена чести. Истории грузинских мужей", опубликованной в июле на английском языке.
Мирель Кирилловна успела увидеть эту работу.
В память об этой замечательной женщине - отрывок из книги "Братья Зданевичи. В поисках Пиросмани"....
* * * * *
Мы познакомились с Мирель Кирилловной, дочерью Кирилла и племянницей Ильи Зданевичей, в Тбилиси и я стал часто бывать у нее.
Как правило, через несколько минут после моего прихода хозяйка произносила русскую поговорку: «Ну, соловья баснями не кормят», уходила на кухню, откуда возвращалась с подносом, уставленном чашками с кофе и всевомозжными сладостями.
А затем садилась в свое любимое плетеное кресло и принималась за рассказ. Каждый раз такой интересный, что по дороге домой я хранил стойкое молчание, не вступая ни в какие разговоры с попутчиками, боясь расплескать те дорогие истории, в которые меня посвятила дочь и племянница знаменитых Зданевичей.
При первых встречах, буду честен, мне несколько раз хотелось поправить Мирель Кирилловну: мол, в интернете и в книгах это событие описано по-другому.
Но я вовремя сдерживал себя, в конце концов осознавая невероятное - передо мной сидит непосредственный свидетель событиям, о которых историки и журналисты писали лишь понаслышке.
«Только не спрашивайте меня про Пиросмани, - в день знакомства предупредила меня Мирель Кирилловна. - Об этом вам лучше почитать в книге. И про Илью Зданевича не спрашивайте, о нем тоже все написано».
Но в итоге, конечно же, мы говорили обо всем, не обходя стороной ни судьбу родного дяди моей собеседницы, ни истории, связанные с Пиросманом.
Мирель Кирилловна и Игорь Оболенский, май 2010 года
«Имя Мирель мне придумал дедушка, который преподавал французский язык и вообще обожал все парижское, - рассказывала Мирель Кирилловна. - А папа хотел назвать меня Маквалой. Так что я даже благодарна дедушке. Он тогда как раз вернулся из Парижа, где у него, возможно, был роман с какой-нибудь Мирель. А может, на него повлиял только что вышедший роман «Мирель».
Я родилась в Боржоми. А в начале тридцатых мы переехали в Москву, где родилась моя сестра Валентина. Я обожала своих тифлисских бабушку и дедушку. Когда началась война, из Москвы мы приехали к ним.
Кирилл Зданевич, 1914 г.
Дедушка умер во время войны. Бабушки не стало в 1942-м году. Я читала одно из ее писем сыну Илье в Париж, в котором она пишет: «Если ты еще скажешь что-нибудь дурное о Кирилле, я перестану с тобой общаться».
Дело в том, что Илья был зол на моего отца за то, что тот передал безвозмездно в дар музею Грузии большую часть работ Пиросмани. Папа просто понимал, что иначе картины все равно отберут. А для Ильи это было странным. Он же уехал в Париж, оставив все картины Пиросмани в Тифлисе, так как не знал, что уезжает навсегда. И он возмущался - какое право брат имел распоряжаться картинами, которые они собирали вместе?
Даже когда в шестьдесят девятом году Грузия повезла работы Пиросмани на выставку во Францию, папа переживал, как бы Илья не начал там выступать по поводу того, что эти картины принадлежат ему.
Эту свою фотографию Ильязд прислал матери из Франции, 1930-е гг.
Подобные опасения, судя по всему, были и у организаторов выставки в Лувре. В результате Илье Зданевичу даже не прислали пригласительного билета. Илья сам купил входной билет и пришел на выставку принадлежавших ему шедевров, как обычный посетитель. Ходил по Лувру, смотрел картины и говорил: «Это моя картина, и это моя, и это»...
Папа отдал много картин в музей, но что-то осталось.
Моя любимая работа Пиросмани - «Арсенальная гора ночью». Я с детства любила эту картину. Но после того, как папу в 1949 году арестовали и на 15 лет отправили в Воркуту, мы остались без копейки денег. И мама отнесла картину Ираклию Тоидзе.
Тот прямо сказал: «Я не люблю Пиросмани. А потому дам тебе деньги и возьму картину. А ты, когда соберешь всю сумму, сможешь прийти и забрать полотно обратно». И так и случилось - после того, как папа вернулся из лагеря (он был освобожден через девять лет), он выкупил картину обратно. И уже продал ее знаменитой музе Маяковского Лиле Брик, которая понимала, или делала вид, что понимала, искусство Пиросмани.
Потом, когда моя сестра переехала во Францию, она видела эту картину на одной из выставок. Оказалось, Брик завещала ее кому-то из своих друзей.
Я, кстати, несколько раз была у Лили Брик в гостях. Но на меня она не произвела приятного впечатления. Может потому, что я уже шла к ней с отрицательным отношением. Она же все время предавала своих друзей.
Брик была очень сухой, худой женщиной. И шлейф Маяковского прямо-таки физически ощущался за ее спиной. У нее дома была хорошая коллекция произведений искусства. Помню, она показывала мне альбом с литографиями Пикассо. Но мне, честно говоря, этот художник никогда не нравился.
Я прямо говорила папе: «Ты - лучше». Он смеялся и отвечал, что я ничего не понимаю. Папа ведь лично знал Пикассо.
А Илья и вовсе был с ним дружен. На его свадьбу Пабло изготовил макет для пригласительных билетов.
Илья общался со всем парижским бомондом. А папа был дружен со всем цветом бомонда советского. Когда он вышел из лагеря, его буквально одевала-обувала вся литературно-художественная Москва.
Одним из друзей папы был Маяковский. Папа рассказывал, как присутствовал на похоронах поэта. С ужасом вспоминал, как его подпустили к глазку, вмонтированному в печь крематория, в которую ввезли гроб. Он потом неделю не мог прийти в себя.
«Но ведь тебя же никто не заставлял смотреть», - говорила я отцу...
Папа не видел Илью больше сорока лет. Странно вообще, что его выпустили за границу.
В Париже он пробыл полтора месяца. На вокзале в Париже его встречал брат, держащий в руках плакат: «Я - ИЛЬЯ ЗДАНЕВИЧ». Папа потом говорил, что все равно узнал бы его. На что я ответила, что, возможно, Илья бы не узнал папу. Ведь они так долго не виделись. И не переписывались, это было опасно.
Хотя папу все равно арестовали. В 1949-м году в московскую коммуналку, где жили отец с мамой и сестрой, пришли и устроили обыск. При этом сотрудники органов то и дело выходили в коридор и кому-то звонили по телефону: «Знаешь, ничего нет!»
Они, видимо, искали золото, серебро, дорогие рамы из-под картин. А у отца дома были только книги и картины Пиросмани, которые тогда никого не интересовали.
Известие об аресте папы я получила в Тбилиси. Поводом стало общение с английским журналистом, аккредитованном в Москве. Того очень интересовал Пиросмани, он даже, кажется, что-то купил у папы.
Я жила в то время на улице Бакрадзе, где, конечно же, не было телефона. О трагедии с отцом мне в письме сообщила мама. Причем до меня дошло только второе ее письмо, первое, очевидно, было перехвачено в Тбилиси.
При этом мама так написала обо всем, что я поначалу ничего не поняла. Пошла с этим письмом к Аполлону Кутателадзе. И тот мне сразу сказал, в чем дело. Его, оказывается, уже вызывали на допрос и требовали компрометирующих показаний на Кирилла Зданевича. Меня, как ни странно, на допрос не вызвали ни разу.
Конечно же, мы боялись, что папу могут расстрелять. Тем более, что некоторых его друзей уже постигла такая участь. Для всех нас большим ударом стал арест и расстрел журналиста Михаила Кольцова. Я помню, как он вернулся из Испании, где писал о гражданской войне. Все считали его героем и вдруг - смертный приговор.
Кирилла осудили по 58-й политической статье и приговорили к 15 годам заключения. Для нас это был шок. Я и сама ждала ареста. Каждую ночь прислушивалась к топоту конских копыт за окном - не за мной ли явились. Тогда же в Тбилиси шли почти поголовные аресты. Но, к счастью, обошлось.
Последнее фото Кирилла Зданевича, 1969 г.
Папа вернулся через девять лет. А мама в это время обменяла жилье в Москве на комнату в Тбилиси и переехала в Грузию. Когда папа освободился, ему дали комнату на Кутузовском проспекте. Очень хорошую, между прочим. Но потом он все равно переехал в Грузию. Папа обожал Тбилиси, все время рвался сюда Они с братом были истинными патриотами Грузии...
Я в 17 лет попробовала уехать в Москву, где хотела поступить в институт прикладного-декоративного искусства, тогда существовал такой. Им руководил художник Александр Дейнека.
Мне не хватило всего одного бала, чтобы поступить. Меня «срезали» в пользу дочери какого-то генерала. Папа потом поехал в Москву к Дейнеке. А тот ответил: «Ну откуда же мне было знать, что это твоя дочь?»
Но я ни о чем не жалею. Потому что в Тбилиси я встретила Аполлона Кутателадзе, своего будущего мужа, замечательного человека. Народный художник СССР и Грузии, он был ректором Академии. Аполлон много рисовал вождей - Сталина, Ленина. Но у него эти картины все равно получались поэтическими, а не бездушными.
Мирель Зданевич с сыном, художником Караманом Кутателадзе, июль 2011 года
Я намного пережила мужа. Все мои близкие уходили друг за другом - в 69-м году не стало папы, в 72-м - мамы, а в 75-м - Аполлона.
Папа очень любил моего мужа, они дружили. Но творческая судьба отца была очень непростой. Он все время где-то работал, чтобы прокормить семью. Даже для рекламы снимался. А мама занималась детьми и домом. Только после ареста отца она пошла работать в артель, которая расписывала батик.
Бедный папа, он так нуждался всю жизнь. Во время войны работал в театре имени Руставели, в цирке писал плакаты на военные темы. Я помню эти работы отца. А выставок у него не было.
Он постоянно ходил на комиссии, представляя на их суд свои работы. И каждый раз получал отказ.
Все понимали, какой на самом деле художник Кирилл Зданевич, но клеймо «формалист» было для него смертельным.
В Москве он готовился к выставке, но там с ним случился инсульт и так ничего и не состоялось.
Конечно, мне обидно, что отец и его брат недооценены. А ведь именно папа создал первый полный каталог работ Пиросмани. И как художник он был очень талантлив. А его работы стали покупаться музеями лишь после смерти.
Да и на встречу с братом за границу его, скорее всего, выпустили лишь благодаря положению моего мужа.
Хотя нам с Аполлоном однажды заграничную поездку запретили. В анкете на вопрос, есть ли у вас родственники за границей, я ответила отрицательно. В результате мне эту анкету вернули и я увидела, как на ней рядом с вопросом о родственниках и моим ответом было чьей-то рукой размашисто написано: «Дядя Илья».
Одно из последних фото Мирель Зданевич, июль 2011 года
..Конечно, если бы папа тоже жил в Париже, у него была бы совсем другая жизнь. Мы с сестрой как-то спросили у него, почему он не остался в Париже, как сделал его брат. Ведь Илья Зданевич был на Западе весьма востребованным художником, работал у Шанель, выставлялся. Говорили, что после смерти он оставил только бумаг на два миллиона долларов.
Папа на наш вопрос ответил коротко: «Тогда бы у меня не было вас». И больше к подобным разговорам мы никогда не возвращались...
