ТАРКОВСКИЕ И ПРИВЕТ ИЗ ГРУЗИИ

Исполнилось 105 лет со дня рождения поэта Арсения Тарковского.

Талантливого, но как-то незаслуженно малоизвестного.

Для большинства он, конечно же, в первую очередь - отец кинорежиссера Андрея Тарковского.

Так получилось, что первая поэтическая книга журналиста Арсения Тарковского увидела свет в том же году, когда состоялся первый триумф режиссера Андрея Тарковского – в 1962.

Арсению было 55 лет, Андрею – 30.

Кстати, если задуматься, то стихи Тарковского-старшего очень даже на слуху.

Чего стоит хотя бы его строки "Вот и лето прошло, словно и не бывало, На пригреве тепло - только этого мало", которые в восьмидесятые годы были хитом в исполнении Софии Ротару.

Поколению военному Тарковский дорог как автор знаменитой фронтовой песни "Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем".

Старший сын Андрей, ставший режиссером, был рожден в первом браке Арсения Тарковского.

Когда Андрей принял решение остаться в Италии и не возвращаться в Советский Союз, чиновники заставили Тарковского-старшего написать сыну письмо и убедить того вернуться. Письмо написано было, но режиссер в СССР так и не вернулся.

Жизнь обоих Тарковских была связана с Тбилиси.

Арсений не раз бывал в столице Грузии, переводил грузинских поэтов. В 1949 году он даже занимался переводом юношеских стихов Сталина - издание отдельной книги планировалось  к 70-летию вождя. Но в последний момент книга в печать так и не ушла. Как принято считать, по распоряжению самого бывшего поэта, которому не понравились переводы Тарковского.

Первая книга стихов Арсения вышла только спустя тринадцать лет. И потом уже книги выходили одна за другой. Тарковский стал популярным поэтом.

В 1978 году в Тбилиси вышла его книга "Волшебные горы". Тарковский платил взаимностью главному городу Грузии. Его перу принадлежит стихотворение «Дождь в Тбилиси».

Мне твой город нерусский

Все еще незнаком, -

Клен под мелким дождем,

Переулок твой узкий,

Под холодным дождем

Слишком яркие фары,

Бесприютные пары

В переулке твоем,

По крутым тротуарам

Бесконечный подъем.

Затерялся твой дом

В этом городе старом.

Бесконечный подъем,

Бесконечные спуски,

Разговор не по-русски

У меня за плечом.

Сеет дождь из тумана,

Капли падают с крыш.

Ты, наверное, спишь,

В белом спишь, Кетевана?

В переулке твоем

В этот час непогожий

Я - случайный прохожий

Под холодным дождем,

В этот час непогожий,

В час, покорный судьбе,

На тоску по тебе

Чем-то страшно похожий.

Сын Арсения - Андрей – тоже бывал в Тбилиси. 

Незадолго до своего отъезда в Италию он гостил в доме Сергея Параджанова.

На прощание Параджанов и Тарковский обменялись перстнями. 

Какое кольцо получил в подарок Андрей – неизвестно. А вот он сам вручил Параджанову перстень с алмазом, который потом все равно вернулся в семью Тарковских – Параджанов подарил его вдове режиссера Ларисе.

Искусствовед Паола Волкова вспоминала, что однажды она приехала по делам в Париж, где жила вдова Тарковского. И стала свидетельницей следующей сцены: «Однажды очень уже поздно мы вышли из дома Шарля де Бранта (директора фонда Тарковского в Париже) на набережную Сены напротив Нотр-Дам. Было очень темно, по реке шел пароход с туристами, и возбужденная Лариса Павловна стала их приветствовать, размахивая руками. Кольцо соскочило с пальца, стукнулось об асфальт и исчезло. Чиркая спичками, зажигалками, мы ползали в поисках кольца. Увы, безуспешно. И тут из темноты абсолютно безлюдных улиц возникло существо, то ли мальчик, то ли девочка с очаровательным серьезным личиком. Он или она, одним словом Ангел, держал двумя тоненькими пальцами колечко. И со словами: “Вы это искали?” – вновь исчез в темноте и пустоте улиц».

Может быть, это был привет от Андрея или Сергея? А может, от Тбилиси, где так счастливы и беззаботны бывали Тарковские?

Арсений Тарковский на три года пережил своего сына и скончался в 1989 году.  

Он прожил 81 год.

Вера ПРОХОРОВА. Анкета Марселя Пруста

Сегодня я разговаривал с великой женщиной.

26 июня 2012 года Вере Прохоровой, чьи воспоминания мне выпало честь записать, исполнилось 94 года.
Я позвонил, чтобы поздравить Веру Ивановну -  с днем рождения и с тем, что наша книга "Четыре друга на фоне столетия" вот уже второй месяц входит в десятку бестселлеров Москвы.

Но получилось, что поздравления выслушивал я.
"Сколько неправды можно услышать о Рихтере, Нагибине или всевозможных рассуждений о Пастернаке, которые себе позволяют люди, не прочитавшие ни одного его стихотворения. Ложь о великих стала привычным делом. И мне, имевшей счастье лично знать этих выдающихся людей, отрадно осознавать, что я смогла рассказать о них ту правду, которую знала.
Я - человек слабый. И не могла должным образом отреагировать на ту грязь, которая льется на Рихтера. А потому в своей слабости обращалась к Богу. И он послал мне вас", - сказала Вера Ивановна.
Она призналась, что не ожидала такого феноменального успеха, который имеет книга "Четыре друга на фоне столетия". Даже кое-кто из близких, кто поначалу отнесся с некоей ревностью к тому, что мемуары Прохоровой записал кто-то другой, потом, как рассказала Вера Ивановна, приходил к ней с пачками книг и просил подписать их для своих друзей и коллег.
Мы проговорили, кажется, больше часа.
Было уже заметно, что Вера Ивановна устала. Да и надо было уступить место другим - дозвониться до Прохоровой в день ее рождения пытаются, кажется, сотни людей.
В конце разговора я еще раз поздравил Веру Ивановну с днем рождения. И вновь услышал в ответ: "Это вам спасибо. Потому что если бы не ваша книга, то и поздравлять меня было бы не с чем"...
* * *
В окончательную версию книги "Вера Прохорова. "Четыре друга на фоне столетия" не вошли ответы Веры Ивановны на анкету Марселя Пруста. Просто потому, что не хватило места.
Думаю, будет справедливо опубликовать их в ее день рождения.

 Какие добродетели вы цените больше всего?
Доброту. Очень широкую, которая дает нам силу быть счастливыми. Умение простить, забыть плохое. Веру в Бога.

Какие качества вы цените больше всего в мужчине?

Совпадение внутреннего и внешнего, которое часто называется обаянием.

Тепло, честность перед самим собой, верность тому, что ты любишь.

И смелость, мужество.

Какие качества цените в женщине?

Те, которые у меня начисто отсутствуют. Быть источником спокойствия, порядка, уюта. Умение приготовить. У меня же всегда все было наоборот.

Ваша главная черта?

Находиться между тысячами огней. Это гипербола, конечно, но близка к истине.

Две мои подруги, которых я люблю, не сошлись между собой. И когда я защищаю одну, то другая обижается.

У меня и в школе так было. С одной компанией дружила, а другая компания, тоже дорогая мне, этих людей на дух не переносила. И я вечно ломала голову, с кем из них встречать Новый год. Даже ловила себя на мысле: «Лучше бы была в праздники больна».

У меня нет характера настоящего. Понимаю, что кто-то не прав, но любить не перестаю.

Думать о лучшем – это для меня главное. Потому я так благодарна своим родителям: они нацелили меня на хорошее.

Самое страшное для меня – это предательство и жестокость. Эти две вещи для меня невыносимы.

К каким порокам испытываете наибольшее снисхождение?

К тем, которые называют «прегрешение невольное». Если обозлился, обругал кто-то. К вспыльчивости.

Есть любимое изречение?

Ищите хорошее. Look for the best in people.

Как бы вы хотели умереть?

В мире со всеми. Успеть проститься.

Булгаков говорил: “Прости меня, Господи, прими меня”.

Хотела бы умереть, чтобы меня все простили.

И в сознании. Знаете, я столько наслушалась в лагере нецензурных выражений, что они где-то у меня отложились. Хотя я их никогда не употребляла.

Думаю, а вдруг в последние минуты Господь отнимет остатки разума и я начну выражаться? Тогда, сказала жене племянника Ане, закрывай двери и выгоняй людей.

Что скажете Господу, когда окажетесь перед ним?

Скажу: “Господи, прости меня”. Я поздно, но сознаю свои пригрешения.

Понятие о рае, где праведники сияют как светильники, мне чуждо. Но я верю в вечную жизнь души. Это я почувствовала еще в лагере.

ПЕЧАЛЬНАЯ КОМЕДИЯ Сергея ФИЛИППОВА

 Он снялся более, чем в ста фильмах. Но для всенародной любви, пожалуй, хватило бы и пяти – «Карнавальная ночь», «Иван Васильевич меняет профессию», «Девушка без адреса», «Двенадцать стульев», «Не может быть».

При этом парадокс - часто само название фильма мы можем и запамятовать. Равно как имя и фамилию актера – Сергей Филиппов. Но его игра, пусть и в эпизоде, всего за несколько минут пленяет навсегда.

* * *

Если бы история знала сослагательное наклонение, то рассказ о Сергее Филиппове можно было бы начать с сюжета из репетиционного зала хореографического училища или, скажем, Мариинского театра.

Дело в том, что в юности жизнь Филиппова была связана именно с балетом.

Мало того, он начинал учиться у самой Агриппины Вагановой, чье имя сегодня носит одного из самых великих училищ мира.

Но Ваганова очень скоро исключила Филиппова из числа своих учеников из-за его неуживчивого характера – он бы единственным, кто позволял себе спорить с легендарной балериной.

А из балета пришлось уйти по состоянию здоровья - во время одного из представлений танцору стало плохо с сердцем и прибывшие врачи неотложки сказали, что еще одного сердечного приступа его организм не выдержит.

Но театр Филиппов не оставил - просто сменил музыкальный на драматический. Точнее, на комический.

Кстати, даже в балете Филиппов умел рассмешить.

В «Красном маке» он танцевал партию кочегара. И уходя со сцены, придумал повесить черное ведро с углем на руку облаченного в белоснежную форму капитана. Рассказывали, что зрительный зал, наблюдая за этой сценой, умирал со смеху.

* * *

Главным учителем Филиппова стал знаменитый ленинградский режиссер Николай Акимов. Он сразу понял степень дарования начинающего артиста.

Когда кто-то из членов труппы, увидев Филиппова, позволил себе во всеуслышание задать вопрос: «А что, с таким лицом можно выходить на сцену?», Акимов строго заметил, что главное –это талант. А он у Филиппова есть и потому тот будет играть.

Филиппов прослужил в театре 29 лет. Уволиться пришлось по «собственному желанию» - во время одного из спектаклей выпивший актер позволил себе какие-то замечания в адрес коллег и тот пожаловался Акимову.

Зато теперь жизнью Филиппова целиком завладело кино.

* * *

Вообще, сниматься он начал еще в 1937 –м году, играл в агитпроповских, как сказали бы сегодня, фильмах – «За советскую Родину», «Яков Свердлов», «Член правительства».

Но первая по-настоящему звездная роль у него появилась лишь в 1954 году, когда он снялся в фильме «Укротительница тигров». Ну а уже через год на экраны вышла комедия, подарившая актеру и вовсе билет в бессмертие – Эльдар Рязанов предложил Филиппову небольшую роль лектора Никодилова из «Общества по распостранению» в своем дебютном фильме «Карнавальная ночь».

Филиппов был одним из самых востребованных комедийных актеров. Говорили, что единственным, кому гонорар платили еще до того, как начинались съемки. Актеру приписывают фразу: «Люби гонорар, как самого себя».

При этом, как часто бывает, Филиппова отождествляли с его киногероями и считали недалеким человеком, который любит выпить. Впрочем, традиционным русским недугом он действительно страдал. Из-за этого, собственно, и не сложилась его личная жизнь с первой женой.

А вот недалеким человеком Филиппов не был. Когда в 1965 году ему сделали операцию на голове по удалению опухоли, он произнес: «Ну вот, мне столько мозгов вырезали, а я все еще соображаю. Зря Фурцева считает меня дурачком».

Если министр культуры СССР и правда так считала, то была неправа. Филиппов был человеком с непростым характером, но цену себе и своему таланту он знал.

Когда Леонид Гайдай предложил ему роль Кисы Воробьянинова в фильме «Двенадцать стульев», Филиппов, который только-только приходил в себя после трепанации, отказываться не стал. Ибо понял, что это – подарок судьбы.

Его второй женой стала писательница Антонина Голубева, автор книги «Мальчик из Уржума» о Сергее Кирове.

 Женщина была намного старше актера и об их совместной жизни говорили разное.

Первая жена и сын Филиппова Юрий к тому времени эмигрировали в Америку. Филиппов посчитал это предательством и не простил сына. Он хранил все его письма, но так и не прочел ни одно из них.

Как это часто бывает, он всегда играл в комедиях и при этом был довольно грустным человеком. Впрочем, его жизнь и не способствовала особому веселью.

Банальная фраза, но она справедлива – живи Филиппов где-нибудь за границей, был бы миллионером. А так, в последние годы едва сводил концы с концами.

Сын его друзей, популярный актер Михаил Боярский, вспоминал, как однажды встретил «дядю Сережу», который направлялся на вокзал, чтобы сдать билет и получить за него деньги. Боярский подвез Филиппова и услышал совет: «Мишка, копи деньги! Будешь старым – никому  будешь ненужным. Все тебя забудут».

 * * *

Филиппов умер в апреле 1990 года. Ему было 77 лет.

В конце он жил совсем один. И две недели тело народного любимца пролежало в квартире. Двери в которую были открыты и все кому не лень заходили в нее и выносили все, что возможно. В итоге получилось, что даже хоронить Филиппова было, по сути, не в чем.

На его могиле поставили бюст актера в образе Гамлета - роль, которую Филиппову так и не довелось сыграть.

Впрочем, о шекспировских героях он сам никогда не думал. Его заветной мечтой была роль в фильме «Когда деревья были большими», которую сыграл Юрий Никулин.

* * *

Но история не знает сослагательного наклонения. Тем более, что осталось самое главное из определяющего – удалась жизнь актера или нет. Это народная любовь.

Она к Сергею Филиппову по-прежнему безгранична. 

24 июня 2012 года выдающемуся актеру исполнилось бы 100 лет...

Урок русского языка в грузинской школе

На днях у меня зазвонил телефон.
Хотя если быть совсем точным, то первым делом он зазвонил не у меня, а у финансового директора телеканала, на котором снимается документальный сериал по моей новой книге.
Звонила преподавательница русского языка грузинской частной школы. Вместе со своими учениками они прочитали мою книгу "Сказки Пиросмани" и теперь хотели пригласить меня в свою школу.
Финдиректор, чей телефон каким-то образом сумела отыскать учительница, передал это сообщение продюсеру моей программы, а та, в свою очередь, мне.

Вот тая цепочка и привела меня в тбилисскую школу на улице Барнова.
Я дозвонился до педагога русского языка и получил приглашение в школу. На утренник, который устраивался специально в честь Нико Пиросмани и меня.
Встреча была назначена на 12 июня. Акурат в День независимости России получалось.
Выйти из дома пришлось в восемь утра - уроки же в школе начинаются согласно расписанию, а не режиму дня заканчивающего съемки в час ночи журналиста.
Поймал себя на том, что волнуюсь. Но меня встречали, как почти героя-космонавта.
Я даже немного испугался, когда несколько учеников выстроились в ряд и произнесли нечто вроде речёвки о том, как им понравилась книга "Сказки Пиросмани", завершив ее словами "Спасибо Игорю Оболенскому за..."

Я почти вздрогнул, но оказалось не "за счастливое детство", а за "вдохновение".
И дальше началось самое интересное - 10-летние грузинские школьники на русском языке читали свои сказки, написанные по мотивам картин Пиросмани.

Всего свои сказки прочитало, наверное, человек пятнадцать. Остальные сочинения мне передала учительница русского языка. Ну а затем, как водится, было слово гостя. Я попробовал рассказать ребятам о том, как сам познакомился с картинами Нико Пиросмани и посоветовал им внимательнее рассматривать их чудесный город Тбилиси, по улицам которого они каждый день ходят в школу. Ведь только в таком чудном городе мог жить и творить гениальный Пиросмани. В конце встречи ребята задавали мне вопросы. Один из мальчишек спросил, какой регион Грузии мне кажется самым красивым. Я ответил: "Кахетия". И тут чей-то отец - родители тоже присутствовали на этой встрече- произнес: "Самый красивый регион Грузии - это Абхазия!" Кто-то из педагогов попытался красноречиво взглянуть на мужчину, словно его слова могли меня обидеть и вызвать политический скандал.

"Я, к сожалению, в Абхазии не бывал. Но моя следующая книга, которая вот-вот должна выйти в Москве, как раз посвящена роду Шарвашидзе, представители которого долгие годы были владетельными князьями Абхазии", - ответил я.

"Под занавес" вынесли огромный ягодный торт. И у меня началась одна из самых "масштабных" фотосессий. Учительница при этом еще раз продемонстрировала ребятам мою книгу "Сказки Пиросмани", страницы которой, по замыслу художника, украшены виноградной лозой.

-Почему виноградная лоза? - спросил педагог ребят.

-Потому что это символ Грузии!

-А что является символом России?

-Береза!!!!!

Когда я уходил из школы, то поймал себя на мысли, что улыбаюсь. А ведь неплохой День России у меня получился в Тбилиси!

Пушкин в Тифлисе

О Пушкине сказано-пересказано, написано-перенаписано. И я все равно попытаюсь рассказать о «нашем все» то, что, возможно, не очень-то и известно.

Это будет история о Пушкине в Тбилиси.

Ну, справедливо сказать, конечно -  о Пушкине в Тифлисе, именно так в 19 веке называлась столица Грузии.
Из путешествия по "пушкинским местам" в Тбилиси может получиться своеобразный путеводитель.

Пушкин приехал сюда в мае 1829 года. Он собирался провести в Тифлисе всего два дня, но задержался на две недели. 

Так, пожалуй, бывает со всеми приезжими в Грузию – мы приезжаем на день, остаемся на месяц, приезжаем на месяц- остаемся на год.

Тогда в городе было так жарко, что поэт даже название города перевел как «жаркий город». Хотя слово «тбили» в переводе на русский означает «теплый».

Но это же был Пушкин. Как поэтично он записал:

«Тифлис находится на берегах Куры, в долине, окруженной каменистыми горами. Они … раскалясь на солнце, не нагревают, а кипятят недвижный воздух. Вот причина нестерпимых жаров, царствующих в Тифлисе».

Для меня это, кстати, стало вполне удовлетворяющим объяснением по сей день царящей здесь нестерпимой жары.

Горы кипятят воздух! 

Ну Пушкин – одно слово!

Хотя самыми его известными строками являются, конечно, стихотворные:

Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальных..

и

На холмах Грузии лежит ночная мгла...

                  Улица Пушкина в Тбилиси находится в процессе перестройки-реконструкции
Пушкин въехал в город по улице, которая сегодня носит его имя. Символично, что даже во время нынешней реставрации домов – кажется, весь Тбилиси сегодня перестраивается - табличка с наименованием улицы сохранилась. Да и прежнее название города на ней - тоже.

Впрочем, напоминанием о Пушкине служит не только это. А самый настоящий памятник, который расположен в сквере, носящем имя – ну конечно же – Пушкина.

                                  Эриванская площадь Тифлиса на старинных открытках 
Пушкинский сквер находится акурат рядом с главной площадью Тбилиси. Сегодня она носит имя Свободы, а раньше называлась то Эриванской, то Берии, то Ленина. 
До середины 19 века на ее месте располагался караван-сарай Тамамшева.

                                           Караван-сарай на Эриванской площади

В середине девятнадцатого века караван-сарай сгорел. И до середины века двадцатого на Эриванской площади не было ничего, кроме, говоря языком современным, паркинга для автомобилей советских чиновников.

                                Вид на площадь имени Берии, нынешнюю площадь Свободы
Бюст работы скульптора Феликса Ходоровича был установлен в сквере в мае 1892 года и стал пятым по счету памятником Пушкину на территории тогдашней Российской империи. 

А между тем на тот момент со дня гибели великого поэта минуло уже 55 лет. Памятник появился по инициативе тифлисского полицмейстера Россинского. Сумма в 2 тысячи 281 рубль 5 копеек была собрана самими гражданами Грузии. Проект скульптора первым делом был утвержден в городской думе, а затем - в Петербурге.
 

                                    Церемония открытия памятника Пушкину 29.05.1892
Первоначально бюст был обращен к духану, в котором, по легенде, любил бывать Пушкин. Хотя если следовать логике выбора любимых тифлисских мест поэта, то памятник можно было бы и вовсе поставить возле серных бань (тоже находящихся неподалеку от улицы Пушкина), которые так понравились русскому поэту. Недаром по сей день перед входом в одну из бань красуется мемориальная доска со словами Пушкина.

Но памятник все же поставили в сквере. И впоследствии от духана, который был разрушен, бюст повернули к Тифлисской духовной семинарии, где, кстати, одно время учился Иосиф Джугашвили.

Само здание семинарии было построено в 1830 году по проекту архитектора Бернардацци. И первоначально там тоже располагался караван-сарай, а затем гостиница. Сегодня в этом здании располагается Музей искусств.

                                 Караван-сарай Тамамшева и здание семинарии (справа)
Связи между Сталиным и Пушкиным, конечно, не было и быть не могло. А вот с именем Лениным такая связь – забавная -  существует.

Составителем сборника сочинений поэта в 1912 году значится некто В. Ленин. На самом деле, это человек к вождю мирового пролетариата никакого отношения не имеет – просто у издателя Сытина была дочь Лена и вот честь нее он и поставил на страницах книги этот псевдоним.

Неподалеку от  памятника Пушкину находится здание Дворца наместника на Кавказе. В совесткие годы там находился дом пионеров.

Судьба родной внучки поэта окажется напрямую связана с семьей обитателей Дворца наместника.

София Меренберг, внучка поэта, вышла замуж за великого князя Михаила Михайловича, отец которого, сын императора Николая Первого великий князь Михаил, долгие год был Наместником на Кавказе.

Известие о том, что двоюродный брат императора Александра Третьего женился на особе не царской фамилии, имело эффект разорвавшейся бомбы. Мать великого князя так и не сумела оправиться от потрясения и через несколько дней скончалась.

А самим молодоженам царским указом было запрещено нахождение на территории Российской империи. В итоге супруги перебрались жить в Канны.

                        София Меренберг, графиня Торби и великий князь Михаил Михайлович
Кстати, вилла, на которой они жили, называлась «Казбек». А титулом морганатической супруги великого князя стало – графиня Торби. Этот титул придумал сам великий князь – в память деревни в боржомском имении своего отца.

Сейчас общим место стало сетовать, что вот, мол, Пушкина в Грузии совсем забыли. Не думаю что это так.

Кто любит стихи, тот и сейчас читает Пушкина. Ведь без Пушкина поэзии не существует.
А те, для кого он был всего лишь «нашим всем», хватало и раньше.

Есть такой анекдот-быль из 80-хх годов прошлого века.

Как-то в Тбилиси приехали туристы. Оказавшись возле бюста Пушкину, одна из дам воскликнула: «Ой, а я и не знала, что Пушкин похоронен в Грузии». Мимо проходил какой-то грузин и не удержался от комментария: «Да, Пушкин здесь похоронен, а Ленин – вон там». И указал на нынешнюю площадь Свободы, которая раньше носила имя Ленина и в центре которой возвышался памятник Ленину.

Хотя отчасти Пушкин и правда похоронен в Тбилиси. Равно как и в тысячах других мест, где живут его почитатели.

Пушкин там, где мы. И чтобы так было всегда, не нужны ни памятники, ни лозунги.

Ведь музей жив не тогда, когда он открыт, а когда в него ходят люди, когда он нужен.

Музей Пушкина будет открыт всегда, пока мы живы. Потому что он – в нашем сердце.

МОЯ КНИГА- ЛИДЕР ПРОДАЖ В МОСКВЕ

В день рождения Пушкина так приятно сообщить, что моя новая книга "Вера Прохорова. Четыре друга на фоне столетия" вот уже 31 день является лидером продаж в главном книжном магазине Москвы - "Торговом Доме Книги "Москва" на Тверской.
А вообще, книгу можно купить уже всюду- от Тверской в Москве и Невского в Питере до Женевы и Нью-Йорка.
Ну и на ozon'е в интернете, конечно.

Такими словами она начинается:

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Эти записи я начал делать в 1999 году.

Поначалу хотел просто сделать очерк для газеты.

Но потом понял, что из монологов моей собеседницы может получиться настоящая биография ХХ века.

В этой книге много действующих лиц: Борис Пастернак и Михаил Булгаков, Константин Станиславский и Марина Цветаева, знаменитый профессор Московской консерватории Генрих Нейгауз и сталинский нарком Ежов, Юрий Нагибин и Белла Ахмадулина, художники Валентин Серов и Роберт Фальк, академик Андрей Сахаров и министр культуры Екатерина Фурцева и многие другие - великие и не очень - персонажи. 

Но главных героев всего двое - Вера Ивановна Прохорова, удивительная женщина, чья судьба пропустила через себя все коллизии и трагедии ушедшего столетия.

И пианист Святослав Рихтер, чья жизнь оказалась неразрывно связана с Верой Ивановной.

Знаменитый пианист Генрих Нейгауз, учитель и друг Рихтера, в одном из своих писем Рихтеру писал: «Мне бы следовало лет пятьдесят писать, «набивая руку», чтобы написать о тебе хорошо и верно».

Я осмелился поставить точку в этой книге через одиннадцать лет...

                                  * * *

Святослав Рихтер жил не один .

Камерная певица Нина Дорлиак стала для пианиста гражданской супругой. Но самым близким человеком для Рихтера на протяжении почти шести десятилетий оставалась Вера Прохорова.

Может, потому, что познакомились они, когда Светик, как его называла Вера Ивановна, только-только приехал в Москву. И все у них еще было впереди - у Рихтера слава и плата за свой великий талант, а у Прохоровой - годы лагерей, потом освобождение, работа в институте иностранных языков и дружба со Светиком.

ВИПа (так, по инициалам имени, отчества и фамилии ее называют близкие люди) всю жизнь прожила одна. И Рихтер неизменно приходил в ее маленькую комнату на улице Фурманова, а затем в такую же небольшую, правда, уже отдельную квартирку в Сивцевом Вражке.

Меня с Верой Ивановной познакомил друг.

«Випа дружила с Рихтером и хочет тебе рассказать о нем. Может, ты потом что-нибудь напишешь».

                                               * * *

Вере Ивановне действительно было что рассказать. И, как оказалось, не только о Рихтере.

Когда зимой 1999 года я только перешагнул порог дома Прохоровой, мне вспомнилось точное, не потерявшее с годами яркости из-за, возможно, чрезмерной красоты и образности, высказывание Виктора Шкловского.

Знаменитый писатель в свое время сравнил дверь квартиры Лили Брик с обложкой книги, которую ему посчастливилось приоткрыть.

Впервые придя к Вере Ивановне, я еще не знал, какими удивительными историями предстоит наполниться моей жизни.

Но сразу почувствовал, что произошла Встреча, о которой можно только мечтать.

Слушая и записывая монологи своей собеседницы, я удивлялся только первое время. А потом, привыкнув к тому, что Прохорова видела и знала едва ли не всех выдающихся людей прошлого века (со знаковыми же фигурами века позапрошлого она была связана родственными узами), я уже просто приходил и предлагал: «А давайте сегодня поговорим о Пастернаке». И Вера Ивановна тут же откликалась на мою просьбу и начинала свой рассказ.

Иногда я действовал наудачу, спрашивал: «А вы видели Булгакова?»

И получал в ответ невозмутимое: «Ну как же, мы ведь были соседями».

И далее следовал монолог о писателе и его жене, с которой, как оказалось, Вера Ивановна тоже была в хороших отношениях.

                                         * * *

Мы регулярно встречались с Верой Ивановной, я записывал ее воспоминания.

Иногда я ловил себя на желании поправить Прохорову, мол, официально считается, что то, о чем она говорит, обстояло совсем по-другому.

Но вовремя одергивал себя. В конце концов, я об этом читал в книге, а Прохорова видела своими глазами или, по меньшей мере, слышала от тех, кто видел.

И потом, мы ведь не писали с ней учебник истории.

Скорее, у нас получалась «книга судеб». О которых Вера Ивановна рассказывала то, что знала. И то, что могла знать только она.

                                          * * *

Она никогда не была замужем.

Но и одна, кажется, бывала не часто – то и дело к ней забегал кто-нибудь из студентов или родственников.

Однажды я застал у Прохоровой ее двоюродную внучку. Улучив момент, когда хозяйка отлучилась на кухню - каждый раз она настойчиво требовала, чтобы наши разговоры сопровождались чаепитием, внучка неожиданно и, как мне показалось, даже с какой-то злобой произнесла: «О Рихтере, значит, расспрашиваете? А вы знаете, что он сломал моей бабушке жизнь? Потому что самое ценное, что было в ее жизни - это открытки, чемодан с которыми лежит под ее кроватью?!»

В этот момент в комнату вернулась Вера Ивановна.

Внучка, не желая продолжать начатую тему, убежала по каким-то своим делам. И больше наши пути с ней не пересекались.

 Но я ее слова запомнил. Тем более, что, как оказалось, она сказала правду - открытками Рихтера Вера Ивановна действительно дорожила.

                                         * * *

Я приходил к Вере Ивановне много раз.

Перед тем, как начать разговор, мы неизменно собирались выпить чаю. Расставляли чашки, раскладывали конфеты, пирожные, и, налив в электрический чайник воду, включали его.

Но почти никогда до чая не доходило. Потому что только открыв мне дверь, Прохорова едва ли не сразу начинала что-то рассказывать.

И, кажется, полностью переносилась в свое прошлое.

Как-то она заметила: «Я ведь пережила всех, о ком вспоминаю. Нет ни Светика Рихтера, ни Бориса Леонидовича, ни Зины, ни Юры Нагибина, ни Роберта Рафаиловича. Пустота вокруг. А я, как ни странно, жива. Может, для того, чтобы успеть рассказать о них то, что могу вспомнить только я?»

И она вспоминала.

Чашку с уже остывшим и ставшим иссиня черным от забытого в ней пакетика с заваркой чая Вера Ивановна замечала только через пару часов.

Я же и вовсе вспоминал о том, что мы вроде как собирались пить чай и даже условились, что в этот раз сделаем это с черничным пирогом, уже на улице, когда, словно боясь расплескать доверенную мне тайну, бежал домой к письменному столу...

                                      * * *

Вера Ивановна оказалась неповторимой рассказчицей.

Когда мы только познакомились, ей уже был 81 год. Достойный возраст для человека с прекрасной памятью и завидным чувством юмора.

Но и за те десять лет, в течении которых мы делали эту книгу, она, кажется, почти не изменилась.

То же поразительное внимание к деталям судеб своих великих совеременников, цепкость памяти и ироничное отношение к себе.

Во время одной из наших встреч ей по телефону позвонил кто-то из племянниц.

Узнав тему нашей беседы (мы говорили об отречении Николая Второго и роли, которую в этом сыграл двоюродный дед Прохоровой), девушка строго, как мне показалось, поправила неточность Веры Ивановны в датах.

Та виновато улыбнулась и произнесла в трубку: «Да, я оговорилась. Но белые медведи склероза, о которых ты подумала, еще только на пути ко мне».

                                   * * *

После того, как Прохоровой исполнилось 90 лет, мне стало страшно набирать номер ее домашнего телефона.

Я боялся, что мне просто не ответят. Или трубку возьмет уже совсем другой человек.

И как же я был счастлив, когда Вера Ивановна поднимала трубку и своим ставшим для меня уже родным голосом привычно произносила скороговоркой: «Але-але-але».

На вопрос о том, как она себя чувствует, отвечала: «Все еще жива, как ни странно».

А узнав о том, что я звоню из Грузии, где сейчас уже жарко, интересовалась: «Я надеюсь, только в плане температуры?»

Когда я приезжал в Москву, мы снова встречались.

Привычно ставили чайник и так же традиционно о нем забывали.

Я приносил с собой диктофон и чистую тетрадь, в которой было записано только два слова - имя и фамилия очередного великого знакомого Прохоровой.

Каждый раз, слушая ее, я понимал, что Вера Ивановна - это мой клад.

И моя книга...

 Игорь Оболенский

"Телеграмма" от Паустовского

Его произведения неизменно входили в обязательную школьную программу по литературе. А потому не удивительно, что особой любовью юных читателей  Паустовский не пользовался. Из элементарного чувства протеста.

Зато те, кто раскрывал его книги в сознательном возрасте, не могли не плениться очарованием слога действительно великого писателя.

Говорю на собственном примере. В школе Паустовский и мне казался скучным, заумным и отчасти даже занудным. Ну кого могут впечатлить описания природы и прочии подобные тонкости, кода тебе всего 15 лет?

Другое дело сейчас.

Но, может быть, просто должно было прийти время? Или место?

Для меня Паустовский родился в Грузии. Как великий писатель.

Удивительно, но и он сам – как писатель – для себя родился в Грузии...

У него была довольно бурная жизнь.

Появился на свет в Москве, жил в Киеве, учился в московском университете на юридическом факультете, во время первой мировой служил санитаром, работал на металургических заводах по всей России.

* * *

Он много странствовал. Собственно, во время этих  поездок, и родился писатель Паустовский.

Ровно 90 лет назад, в 1922 году, Паустовский приехал в Батуми. Приехал – и полюбил.

Сначала город. Батуми для Паустовского был дорог. Во-первых, здесь – море, порт, корабли. А он всегда хотел стать моряком.

А во-вторых, в Грузии Паустовский много писал. И его вторая, отчасти несознательная мечта, осуществилась – он стал писателем.

И каким!

 «Листья ольхи похожи на детские ладони - с их нежной припухлостью между тоненьких жилок».

А как он описывает этот город!

«В Батуми все прекрасно, даже дождь».

Это цитата из биографического «Броска на юг».

* * *

Его любили и продолжают любить миллионы. И не только те, кто читает по-русски.

Одной из самых больших почитательниц Паустовского была Марлен Дитрих. Когда легендарная актриса приехала в Советский Союз, ее единственным пожеланием было познакомиться с писателем Паустовским.

Константин Георгиевич был болен, но все-таки пришел на концерт Дитрих в Москве. Актриса, конечно же, знала, что писатель находится в зрительном зале. Но того, что он поднимется на сцену не ожидала. И на глазах у изумленной публики опустилась перед Паустовским на колени.

Татьяна Арбузова, третья жена писателя, рассказывала, что в тот момент, когда Дитрих встала на колени, по всей сцене покатились камни, которыми было расшито ее платье. И зрители, решив, что камни драгоценные, вскочили со своих мест и принялись их собирать. Концерт едва не был сорван.

Но для самой Дитрих все это было не важно. Ведь в Москве сбылась ее мечта. Позже кинодива призналась, что рассказ Паустовского «Телеграмма» перевернул ее жизнь и заставил о многом передумать.

* * *

Самой большой любовью Паустовского стала Татьяна Арбузова - та самая Таня, в честь которой назвал свою пьесу драматург Арбузов.

Но и поездка в Грузию в двадцатых годах не прошла для Паустовского бесследно. Можно даже сказать, что она стала для него судьбоносной.

Ведь в Тифлисе Паустовский встретил Валерию Валишевскую – яркую даму, отношения с которой были столь бурными, что в конце жизни писатель не мог даже слышать ее имени.

При том, что фактически увел Валишевскую от своего лучшего друга - художника Кирилла Зданевича.

Мне о Паустовском рассказывала дочь Зданевича – Мирель. Кстати, она Паустовскому, по идее, должна была быть благодарна - именно после того, как писатель увел у Зданевича Валишевскую, тот встретил чудную женщину Марию Петрову, которая и стала матерью Мирель.

Но мы об этом с ней, конечно, не говорили. Мне был интересен Паустовский.

Поначалу Мирель Зданевич посоветовала мне почитать о нем в книжках, а на просьбу хотя бы описать его, ответила: «Вы что, не видели его фото? Умное лицо в очках».

Но потом, когда мы с ней, смею сказать подружились, уже рассказывала о Паусте - так близкие звали Константина Георгиевича – какие-то живые и непосредственные вещи.

Когда Мирель приходила в московскую квартиру писателя в Лаврушенском переулке, то от шуток Паустовского у нее начинал болеть живот.

Рассказала она и о расставании Паустовского с Валишевской. Писатель ушел от Валерии с одной пишущей машинкой под мышкой. А потом долго пытался отсудить у нее свою библиотеку.

А еще Мирель Зданевич поведала мне о драме Паустовского – от передозировки наркотиками погиб его любимый 26-летний сын.

После этого единственным смыслом жизни Паустовкого стало лишь творчество.

* * *

Удивительно – я открыл для себя русского и, может быть, одного из самых пронзительных, пистелей именно в Грузии. Точнее будет сказать, сумел прочувствовать и полюбить.

После знакомства с Мирель Зданевич я шел по одной из тбилисских улочек. И на лотке букиниста увидел собрание сочинений Паустовского.

Семь книг стоили, кажется, порядка 10 лари – что-то около 200 рублей. Конечно же, я купил их. И придя домой, первым делом прочитал рассказ «Телеграмма».

Не буду сочинять, что он перевернул мою жизнь. Но родителям я стал звонить чаще.

А еще из этого самого полного собрания сочинений я открыл для себя не только Паустовского, но и его Грузию.

Как он вкусно ее описывает!

Тогда, в 1922-м, из Батуми Паустовский переехал в Тифлис. В столице Грузии у него началась малярия. И когда ему показалось, что он, наконец, начал выздоравливать, ему едва не стало плохо с рассудком...

На Паустовского едва не набросился жираф. Лишь присмотревшись внимательно, писатель понял, что его испугал рисунок удивительного художника, изобразившего жирафа с человеческими глазами. Это было знаменитое полотно Пиросмани.

Это все произошло в доме Зданевичей, на улице Бакрадзе. 

Паустовский вспоминал, что вся квартира Зданевичей была увешана и заставлена картинами никому тогда, по большому счету, неизвестного художника-самоучки. Которого порой на последние деньги, оставаясь сам и оставляя без обеда всю семью, скупал Кирилл Зданевич.

Никаких обид у Кирилла Зданевича, женой которого увлекся мой герой, на Пауста не было.

Они продолжали общаться всю жизнь - именно Константин Георгиевич написал предисловие к книге Зданевича о Пиросмани, а тот, в свою очередь, делал иллюстрации к рассказам Паустовского.

Они вместе рыбачили на Оке, ходили на футбол, болея за тбилисское Динамо,  и были влюблены - правда, платонически – в Ольгу Ивинскую, последнюю страсть поэта Бориса Пастернака.

Когда великого поэта не стало, именно Паустовский стал самым активным организатором похорон Пастернака. Демонстративно ходил перед объективами камер КГБ и произносил речи.

Но все дело было не в какой-то особой смелости. Просто Паустовский был мудр и знал, что в жизни главное, а что – нет.

В день его 120-летнего юбилея - 31 мая 2012 года -  я вспоминал не только самого Паустовского. Но и его скромный дом в подмосковной Тарусе.

В прошлом году я побывал там. Долго петлял по улице, носящей имя не самого знаменитого, может быть, после Марины Цветаевой, обитателя Тарусы.

До сегодняшнего для дом-музей Паустовского расположен на улице Пролетарской! И я подумал: зачем спорить и ломать голову над тем, как увековечить память гениального литератора, когда можно просто взять и переименовать улицу в его честь?

Когда я, наконец, нашел нужный дом, то понял, почему Константин Георгиевич распорядился поставить вокруг дома забор. Каждому хотелось заглянуть во двор великого пистеля, словно таким образом можно увидеть что-то настоящее.

Я не стал исключением. Но ничего, кроме засыпанной гравием дорожки и кустов сирени, не увидел. Потому что – ну, конечно же, - все самое главное в его книгах.

Их и стоит читать. Не для того, чтобы узнать тайну Паустовского. А просто, чтобы понять, что жизнь-то и на самом деле прекрасна!