ТИФЛИССКАЯ САГА - P.S. к судьбе

Книга "Мемуары фрейлины императрицы.." вот уже пять недель занимает первую строчку в рейтинге бестселлеров книжного магазина "Москва" на Тверской.

Но самое интересное, кажется, только начинается.
Сегодня меня пригласила в гости героиня книги, правнучка баронессы Мейендорф (той самой фрейлины императрицы Марии Александровны, чьи мемуары открывают книгу) и дочь княжны Дадиани.

Тамара (Татули) Гвиниашвили, Тбилиси, октябрь, 2012

И сказала, что хочет показать мне реликвию, которая вот уже 91 год, как оказалось, хранится в ее архиве.
Она говорила о карандашном наброске, который выполнила знаменитая художница Наталья Гончарова.

Бабо Дадиани. Карандашный набросок Натальи Гончаровой, 1921 г.

В книге есть рассказ о том, как Гончарова, оказавшись в 1920 году в Тифлисе, познакомилась с княжной Бабо Дадиани и захотела написать ее портрет. Но княжна почему-то категорически отказывалась позировать. Хотя с самой художницей ее связала добрая дружба, они часто встречались и рассказывали друг другу о своей жизни.
А поведать двум женщинам было что.
Дело кончилось тем, что накануне входа в Грузию войск Красной Армии Гончарова рано утром явилась домой к княжне и буквально заставила ее позировать. Прямо так, отворивши ей дверь.
Набросок, сделанный карандашом, Гончарова забрала с собой в Константинополь, куда устремился - через Батуми - весь цвет русской эмиграции, проводивший после большевистского переворота дни в Тифлисе и надеявшийся на вот-вот возращение в Россию.
В столице Грузии было тепло, не так далеко от Петрограда, много друзей и русский язык, на котором все говорили.
В феврале 1921-го стало ясно, что чуда не случится.

Наталья Гончарова, Константинополь, 1921 г.

Гончарова уехала в Константинополь, откуда должна была вернуться в Париж, где они с Михаилом Ларионовым обосновались еще в 1915 году.
И надо было случиться, что в константинопольском районе Пера, где обосновались эмигранты из бывшей российской империи, Гончарова встретила Бабо Дадиани. Та уже была замужем и носила фамилию Масхарашвили.

Бабо Дадиани (в центре слева) на пикнике с подругами, Константинополь, 1921 г.

Портрет был закончен и художница увезла его в Париж. А карандашный набросок отдала своей героине.
И он с 1922-го, со времени возвращения Бабо в Советскую Грузию, хранился у нее дома.
Четыре ссылки, арест и расстрел мужа, скитание по съемным углам, вызов на Лубянку и прием у Лаврентия Берия. В жизни первой красавицы Тифлиса случилось многое. Но она бережно хранила домашний архив и эскиз великой Гончаровой.

Бабо Дадиани, карандашный набросок Натальи Гончаровой, 1921 г.

Дочь княжны, Татули Гвиниашвили, обнаружила рисунок Натальи Сергеевны почти случайно. И пригласила меня, чтобы показать карандашный набросок портрета матери.
Местонахождение самого портрета неизвестно...
Татули рассказывала мне какие-то новые детали не только о встрече матери, Бабо Дадиани, с Натальей Гончаровой, но и о судьбе братьев Бабо.
Один из них, Дмитрий Дадиани, в 1942 году был арестован.
Вместе с ним в камере тбилисской тюрьмы оказался 22-летий Коте Химшиашвили.
Молодой человек был поэтом. Одним из его последних сочинений стало стихотворение о тюремной форточке.
"Из окна камеры я вижу только кусочек неба. Я прикладываю к нему руку и могу ею заслонить его. Но этот кусочек неба - вся моя Грузия. И как я счастлив, что хотя бы так могу видеть мою Родину".
Коте был расстрелян вместе с другими молодыми арестованными.
Об этом я в книге, к сожалению, написать не упел. Татули рассказала эту историю только вчера.
А Дмитрию Дадиани удалось выжить. О том, как это произошло - Татули Гвиниашвили подробно вспоминает на страницах книги "Мемуары фрейлины императрицы..."
Равно как и о судьбе других братьев матери. Один из них, князь Михаил Дадиани, юнкер и знаменитный наездник, эмигрировал после прихода в Грузию большевиков. В Италии его жизнь оказалась полна приключений и далеко не всегда приятных.

Князь Михаил Дадиани

Если бы я не написал книгу "Мемуары фрейлины...", то обязательно взялся бы за нее сейчас. Ибо пройти мимо таких историй, которые я узнал в Тбилиси, просто невозможно...
Татули Гвиниашвили удивляется, когда я рассказываю ей об успехе книги в России.
А мне кажется, что другой судьбы у этой летописи жизни Грузии и Тифлиса, его обитателей, красавиц и их достойных спутников, быть просто и не могло...

"Мемуары фрейлины императрицы..."- это тифлисская сага

Книга "Мемуары фрейлины императрицы..." первоначально должна была называться именно так -"Тифлисская сага".

В последний момент в издательстве решили, что "Мемуары фрейлины..." звучит лучше.

При этом смысл книги, конечно же, остался прежним. Все ее герои, так или иначе, были связаны с Тифлисом (до 1936 года именно это имя носила столица Грузии).

Несмотря на то, что действующих лиц в книге много, главной героиней является правнучка баронессы Мейендорф и дочь княжны Дадиани Тамара (Татули) Гвиниашвили.

Именно встреча, а затем и дружба с этой великой женщиной (после знакомства с историей Татули, уверен, ни у кого не возникнет сомнения в справедливости выбранного эпитета) позволили мне завершить трехлетнюю работу над этой книгой.

Конечно же, перед тем, как рукопись была отправлена в издательство, я познакомил калбатони Татули (именно так в Грузии обращаются к собеседнику, а не по имени-отчеству) с тем, что у меня получилось.

Но все равно, после того, как книга уже увидела свет, я волновался. Что скажет моя героиня, увидев результаты наших бесед и моих переводов дневников ее предков на русский язык.

"Мемуары фрейлины...." увидели свет в пятницу, 5 октября. Уже через день книга вошла в список лидеров продаж магазина "Москва"- ведущего книжного магазина российской столицы. 

В Тбилиси книгу привезли в понедельник. Через несколько часов я был у Татули.

Это был, пожалуй, первый визит, когда мы оба молчали. Сидели и читали нашу с ней книгу. Лишь изредка поднимая голову и обмениваясь незначительными репликами. 

Вскоре я ушел и оставил Татули наедине с книгой. 

На другой день она не позвонила. Мне самому набирать ее номер отчего-то было неудобно. Казалось, что это будет выглядеть, словно я хочу выслушать комплименты. А, судя по молчанию Татули, книга у нее вызвала совсем другие эмоции.

Она позвонила лишь через два дня.

- У вас есть секунда? - спросила она.

- Конечно, - ответил я, приготовившись выслушать приговор. - Вы уже прочитали?

- Я закончила читать в первый же день. Точнее ночь. Или утро. Начала сразу же после вашего ухода. Ближе к часу ночи выпила лекарство от давления и снова читала. Заснула лишь в четыре часа утра. Но в десять уже встала и тут же раскрыла книгу. Дочь сказала, чтобы я взяла такси, приехала к ней домой и мы вместе читали. Но я не могла тратить время на дорогу. Я не знаю, как сказать вам спасибо. Даже постеснялась позвонить, подумала, может, потревожу. Но все-таки вот позвонила. Письма папы из тюрьмы в конце книги... Знаете, я неожиданно нашла еще одно его послание из камеры смертников. Хочу вам обязательно показать. А какая, оказывается, была жизнь у моей бабушки. А мамина судьба? Когда читаешь, все ведь гораздо ярче воспринимаешь. За эти два дня я словно просмотрела ленту всей своей жизни. И не только своей. Как вас благодарить?

- Вам спасибо! Вы знаете, что наша книга занимает второе место в рейтинге лучших мемуарных книг Москвы? На первом месте письма Джона Леннона.

- Кого? Подождите, я запишу. Как, говорите, его зовут?

- Джон Леннон, калбатоно Татули. Это лидер группы "Битлз".

- Ага, ясно. Расскажу правнучке. И, пожалуйста, приходите в гости....

Сегодня я собираюсь к Татули. Расскажу ей, что мы уже "победили" Джона Ленонна и "Мемуары фрейлины императрицы..." вновь на первом месте в рейтинге книг. 

Она удивится. Но ей будет приятно. И правнучке, думаю, тоже. 

Письма из камеры смертников

Когда я работал над книгой, получившей название "Мемуары фрейлины императрицы...", одна из ее героинь, Татули Гвиниашвили, познакомила меня с письмами своего отца, Александра Масхарашвили.

Тамара (Татули) Гвиниашвили, правнучка баронессы Мейнедорф, дочь княжны Бабо Дадиани

Один из самых богатых людей Грузии, в 1918 году он женился на знаменитой красавице Тифлиса княжне Бабо Дадиани. Но уже через месяц Грузия потеряла независимость и молодой семье пришлось бежать в Турцию.
Однако за границей Александр и Бабо выдержали всего несколько месяцев и вернулись в родную Грузию. Которая теперь уже была Советской.
Глава семьи был несколько раз репрессирован, а члены его семьи дважды побывали в ссылке.
Находясь в тюрме, Александр неизменно писал жене.

Письма Александра (Алеши) Масхарашвили

Его письма опубликованы в книге "Мемуары фрейлины..." - они завершают Вторую часть, которая называется "Дневники княжны".
Эти послания, написанные убористым почерком на узких полосках бумаги, вряд ли кого оставят равнодушным.
Бабо Дадиани бережно хранила все письма мужа. Они были сложены в старый конверт, на котором Бабо написала: "Счастье, обращенное в пепел".
Самое сильное впечатление на меня произвело последнее письмо Александра, которое он отправил из камеры смертников.
«Моя душой и телом красивая, моя радость и гордость! В самый сложнейший и отчаянный момент, когда душа уже свыклась с мыслью о смерти и эту жизнь уже считаешь пройденной, даже тогда ты стояла перед моими глазами, как святой ангел и смягчала и облагораживала мерзкую  и грязную атмосферу, в которой я находился.
Никогда  не мог себе представить, что такое возможно. Так как я никогда не читал трагедию, которая своей глубиной могла бы стравниться с теми испытаниями и, наверное, никто до этого не изучал и не представлял те способы пыток, которые здесь употребляют.

Знай, моя гордость, что все способы пыток, которые есть у этой страшной машины, были испытаны на мне. Но всю горечь в сладость превращала мне ты.

Прошу - даже в эту минуту не сомневайся, даже тогда когда я в холодном страшном вонючем смраде сидел и ждал смерти. Если бы человек спросил меня, что ты предпочитаешь - чтобы ты никогда не возвращался в Грузию и и сидел на каком-нибудь острове в Таити, где всегда весна и красота и ты бы жил с огромным богатством и удобствами, я бы посчитал мои чувства оскорбленными. Так как я не испытал бы такого счастья и наслаждения, которое ты мне дала...

Надо жить, и жизнь в твердом теле и духе вновь залечит раны, нанесенные ею же. Надо хранить здоровье и честь, ибо все можно забыть, кроме сознания своего бесчестья. Нужно все переносить; страдать телом не беда, ибо страдание тела необходимо для здоровья души... Но мне тяжело, ужасно тяжело... Я страдаю и страдаю потому, что я слишком сильно тебя люблю...

Никому даже не хочу произносить твоего имени, ибо мне кажется, что делая это, я отдаю частицу от тебя. Я работаю, всем помогаю, как могу, проявляю хладнокровие.

Итак, мое счастье. 

Сегодня 18-ое мая, весь день я посвятил тебе. Я все время думал только о тебе, писал, беседовал, безумно ласкал. Я перебирал все моменты нашей жизни и только боготворил тебя за доставленное счастье, за бесконечное истинное счастье...

Ох, маленькая, как я тебя люблю! Если бы ты знала, как тебя уважаю, как тебя ценю, как хочу дожить до того момента, когда я буду о тебе заботиться, ласкать и целовать с любовью.

Я хочу дать тебе почувствовать, как ты это заслуживаешь! Несмотря на то, что эта жизнь несправедлива, доброта и чистота не всегда вознаграждаются мучениями. После темной ночи всегда наступает светлое утро. А после холодной зимы идет теплая и красивая весна..."

P. S.

Через несколько дней после того, как письмо достигло адресата, Александр Масхарашвили был расстрелян.
Его жена, Бабо Дадиани, пережила Александра почти на шестьдесят лет. Но до последнего дня хотела говорить только о своем Алеше, как она называла мужа.
В свое время княжна даже отказалась сниматься в кино. Только потому, что, согласно сценарию, ее героине предстояло произнести фразу: "Я уезжаю. Почему? Выхожу замуж".
Сказать это даже перед камерой Бабо Дадиани не могла....

История любви Бабо Дадиани и Александра Масхарашвили, а также судьба ее предков, владетелей Абхазии светлейших князей Шарвашидзе, и жизнь детей - на страницах книги "Мемуары фрейлины императрицы. Царская Семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие в семейных дневниках трех поколений".

Хотя вторым названием книги могло бы быть "Тифлисская сага", ибо всех героев объединил именно этот город, красивый и неповторимый.
Фрейлины императрицы, тифлисские княгини и княжны, легенды грузинского кино, любовные истории и человеческие драмы...

"МЕМУАРЫ ФРЕЙЛИНЫ ИМПЕРАТРИЦЫ..." ОТРЫВКИ

Перед тем, как увидела свет книга "Мемуары фрейлины императрицы...", несколько историй Тамары (Татули) Гвиниашвили, правнучки и дочери главных героинь книги, были мною опубликованы.

Сейчас, когда "Мемуары фрейлины императрицы...." входит в рейтинг самых популярных книг Москвы среди мемуарной литературы, мне кажется, вспомнить истории моей грузинской знакомой будет особенно интересно.
История Первая вошла в книгу "Мемуары фрейлины..."
А Вторая - "8 марта на кофейной гуще"-  нет, книга уже была сдана в печать.
Кстати, именно воспоминания Тамары (Татули) Гвиниашвили завершают вторую часть "Мемуаров фрейлины императрицы..."
Судьба Татули и ее семьи легла в основу документального фильма "Бабо", который я снял летом 2009 года.
Премьерный показ ленты состоялся осенью 2011 года в рамках Международного фестиваля авторского кино в Батуми.
Закадровый текст читает Нани Брегвадзе.
Со временем я обязательно выложу фильм на своем сайте.
А пока - две истории от Тамары Гвиниашвили, урожденной Дадиани- Масхарашвили.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ

Это было давно, еще до войны с немцами. Жил в Тбилиси такой парень, Мустафа Шелия. В 1939- м году он учился в девятом классе Первой школы, когда его арестовали. За то, что он не с тем выражением посмотрел на фотографию Калинина.

Это было накануне войны. Но через три месяца выпустили.

В июне 41-го года началась война. Прошло время и на фронт стали призывать даже учеников десятого класса. Мустафа как раз учился в 10-м классе - после освобождения он восстановился в девятом и, соответственно, через год был в десятом. Моего брата Георгия тоже призвали в армию из десятого класса. Но отправить их на фронт сочли недостойными. Георгия - так как он был сыном троцкиста. А Мустафу - как только что вернувшегося из тюрьмы, где он находился по политической статье. Их распределили в рабочий батальон.

Мы столкнулись на вокзале, на проводах наших ребят в армию. Мустафа увидел меня и кивнул друзьям и родным: «Вот кто будет моей женой!»

Через пару месяцев он неожиданно вернулся в Тбилиси. А вскоре его опять арестовали: он позволил себе что-то не то сказать. Мустафа понял, что на этот раз несколькими месяцами заключения не отделается. И увидев по пути в НКВД приближающийся к нему грузовик, снял с себя пальто, набросил его на троих чекистов, которые его вели, а сам запрыгнул в кузов. И скрылся.

Весь город был окружен, но поймать Мустафу так и не удалось. Оказалось, что по дороге он спрыгнул с грузовика, забежал домой к своему другу Мерабу, занял у его матери деньги и исчез.

Об этом нам с мамой рассказала мать Мустафы. Она, кстати, тоже, когда видела меня, то гладила по руке и приговаривала: «Будешь моей невесткой». Но я каждый раз одергивала руку: «Ни за что!»

Мустафа прятался то у друзей в Тбилиси, то в лесу. При этом он постоянно подкарауливал меня и делал подарки. То встретит возле Верийского базара, подарит розу и, сказав, что любит, убежит. То неожиданно выйдет из остановившейся машины, подарит мешочек с конфетами и маленьким букетиком фиалок и опять скроется.

Как-то встретил меня возле школы. На мне был красный берет.

-Не носи этот берет. Я не люблю красный цвет.

-Мало ли, что тебе не нравится. А я очень даже люблю.

У меня к Мустафе не было никаких чувств. О чем я ему прямо говорила. Но он продолжал ухаживать. Оджнажды провожал меня вечером до дома. Я тогда носила прическу со шпильками. И одна из шпилек упала на тротуар. Так Мустафа остановился и начал искать ее. На улице уже темно было, время военное, фонари не горели. Я сказала, чтобы он не обращал внимания на эту шпильку, Бог с ней. Да и опасно это, его же искали.

Но Мустафа, пока не нашел мою пропажу, осветив дорогу зажигалкой, не тронулся с места.

-Терять шпильку - плохая примета. Поклонника потеряешь. А я не хочу, чтобы ты поклонника теряла.

В это время в Тбилиси была организована подпольная группа «Белый Георгий». Ее финансировали грузинские эмигранты. Немцы тогда были на подступах к Кавказу и задачей этой группы было подготовиться к входу немцев. Они же обещали, что вернут Грузии независимость.

Мустафа был членом этой группы. Как и мой троюродный брат Мераб. У членов группы было много денег. Часто они приглашали нас, девушек, в гости. Кутежи были в квартире у Гоги Цулукидзе, нашего родственника. Для военного времени у них было изобилие: ящики чурчхелы, горы рахат-лукума. Нам нравилось там бывать, они нам еще потом и с собой сладости давали. А о том, что это опасно, как-то не думалось. На эту квартиру приходил и Мустафа...

Однажды Мераб предложил мне и моей подруге пойти в кино. Я обожала смотреть фильмы и с удовольствием согласилась. Мы сели на троллейбус и поехали. Когда мы не сошли на проспекте Руставели, где было много кинотеатров, я удивилась. Но Мераб с улыбкой ответил: «Мы едем на улицу Плеханова, там все поймешь». Приехали мы, купили билеты в ложу и сели смотреть фильм. Вдруг в середине сеанса в ложу заходит Мустафа. Я не успела и слова сказать, как он положил мне на колени огромный букет цветов и исчез...

Так продолжалось три года. В один из дней мой брат Георгий пришел домой и рассказал, что Берия дал приказ бросить все силы, чтобы поймать Мустафу. А вечером мама предпредила меня, что к нам приходили двое молодых людей и спрашивали меня. «Я знаю всех твоих друзей в лицо, а этих ребят видела в первый раз», - сказала мама.

Я тут же выбежала на улицу и напротив нашего подъезда увидела двоих друзей Мераба. Оказалось, они принесли мне письмо от Мустафы: «Прочитай и дай ответ». Я открыла конверт. Мустафа писал, что собирается уйти через горы в Турцию и просит меня пойти вместе с ним. Когда друзья советовали ему, чтобы просто он взял и похитил меня, Мустафа отвечал: «Нет, с этой семьей я так поступить не смогу. Пусть она сама принимает решение».

Я так испугалась этого письма, что даже не дочитала его до конца. Сунула листы бумаги в руки дожидавшимся ответа юношам и сказала, чтобы они оставили меня в покое. Я боялась за маму и за Георгия, мало ли, как могло на них сказаться моя переписка с Мустафой. Тогда я еще не знала, что у него хранится моя фотография, которую он выкрал у наших родственников.

Но через пару часов возле Дома связи я встретила Мераба, который подошел ко мне, отозвал в сторону и строго сказал: «Вот тебе бумага. Пиши или отказ, или согласие уйти с Мустафой. А то он без этого отказывается уходить».

По паспорту Мустафа - это его настоящее имя - был Леваном Туркия. И я написала: «Леван, оставь меня в покое. Не думай обо мне. Я сама еще не разобралась в себе и своих чувствах. Подумай о себе и устраивай свою жизнь». Но написала, видимо, с какой-то симпатией. Смелость Мустафы не могла не нравиться мне. Хотя никаких серьезных чувств у меня к нему не было...

4 ноября 1942 года нас с мамой пригласили в гости. Но у меня было такое плохое настроение, что я не захотела идти. И мама тоже осталась дома. А утром она меня разбудила: «Если ты все знала, то могла бы и мне об этом рассказать».

Я в недоумении - о чем она говорит. Мама объяснила, что утром к нам прибежала Манана, моя подруга. И закричала: «Мустафу убили!» Оказалось, в него выпустили 14 пуль. И в кармане нашли мою фотографию.

Днем ко мне пришел Мераб с просьбой спрятать револьвер и деньги. Я отказалась, так как боялась за своих родных. К тому же в нашем доме одни чекисты жили. Как я переживала из-за того, что ответила отказом. Но брат понял меня. И рассказал, что только что арестовали их общего друга, который приносил мне письмо от Мустафы. «Если тебя арестуют, - предупредил меня Мераб,- ничего не скрывай. Говори правду».

Ушел и вскоре его арестовали. Правда, пистолет и деньги он успел спрятать в другом месте.

Я стала собираться на занятия в Университет. Торопилась, словно хотела побыстрее уйти из дома. И в этот момент раздался стук в дверь. Я открыла ее и первое, что увидела - красную книжечку удостоверения чекиста. Меня вызывали на допрос. Маме я оставила записку: «Меня забрали, если не вернусь - значит, это арест».

Допрос вел молодый следователь Габуния. Кроме него в кабинете находился еще один человек. Я сидела перед ними бледная, в косынке.

-Вы Тамара или Татули? - задал мне Габуния первый вопрос.

- Для друзей - Татули, а по паспорту - Тамара.

Он покачал головой и принялся перелистывать толстую папку, которая, как оказалось, была моим личным делом.

-Почему у вас по всем предметам пятерки, а по марксизму четверка?

Второй мужчина недовольно заметил: «С чего ты допрос начинаешь!»

Но Габуния никак не отреагировал на эти слова. Он продолжил листать дело, периодически приговаривая: «Да-а», «Да-а». А меня  в этот момент больше всего волновала судьба письма, которое я через Мераба отдала Мустафе. Порвал он это письмо или сохранил, есть оно в моем деле или нет.

Пока я думала обо всем этом, следователь достал из папки листок бумаги и повертел им перед собой. Я успела разглядеть, что это мое письмо. Значит, Мустафа его не уничтожил.

- От кого из ваших поклонников вы получали письма? - задал очередной вопрос Габуния.

Второй мужчина опять недовольно проговорил: «Как ты ведешь допрос?!»

А я ответила:

- Я понимаю, кого вы имеете в виду. Я получила письмо от Левана Туркия.

Потом выяснилось, что я поступила единственно верно. На моем деле было написано: «Если ответит правду - отпустить. Если начнет скрывать - арестовать». Об этом моему дяде потом рассказал тот следователь. Они встретились через какое-то время в Кутаиси. Оказалось, что они были одноклассниками.

Габуния спросил у дяди, где тот теперь живет. Дядь ответил, что живет с сестрой и племянницей Татули. Тут Габуния воскликнул: «Так это твоя племянница? Передай ей, что я ее спас от 10 лет ссылки. Я нарочно показал ей письмо, чтобы она не начала что-нибудь придумывать».

...Когда я вернулась домой, то почти не узнала маму. Она за один день постарела на много лет, а ее лицо было искажено отчаяньем. Она думала, что я уже не вернусь.

Меня потом еще несколько раз вызывали на допрос. Как-то следователь, уже другой, так придвинул ко мне свой стул, что я подумала, что он начнет меня пытать, как в свое время моего отца. Папе на пальцы ног ставили ножку стула, на который тут же садились. Боль была жуткая.

Но меня не мучали. Зато пытались заставить подписать бумагу о том, что я буду сотрудничать с НКВД. «Ты знаешь, какое у тебя прошлое? Ты дочь троцкиста! Ты обязана!» Но даже если бы меня расстреляли прямо в кабинете, я бы не согласилась. Ответила, что как гражданка Советского Союза обязательно сообщу, если узнаю что-нибудь антисоветское, но подписывать ничего не буду.

Тогда меня пробовали шантажировать. Указывали на шаги за дверью и говорили, что это идет Мераб, который уже все подписал. Я все равно отказывалась. А никакой Мераб в итоге в кабинете так и не появлялся.

Допросы длились по многу часов. Однажды я вышла из здания НКВД и увидела на улице внука Каталикос- Патриарха Грузии Калистрата Цинцадзе с друзьями. Они так удивленно на меня посмотрели: что я делала в таком месте.

Я вся в переживаниях вернулась домой.

-Мама, что они обо мне подумают? Что я доношу?

-Не говори глупостей.

Потом, кстати, сами чекисты говорили, что у Мустафы было две жены - одна я, а другая Нина Ферер, невестка патриарха Цинцадзе.

Но у нас с Мустафой ничего не было. Я ему даже дотронуться до своего рукава не позволила.

Я, видно, настоящая Рыба. Такая была холодно-отстраненная к ухаживаниям Мустафы. Хотя он умел ухаживать. Розы присылал, полевые цветы, которые я очень люблю, дарил.

Когда я узнала о том, что Мустафы больше нет, то заплакала. Жалко его стало, ведь он был хорошим...

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. 

8 марта 2012 года пришел поздравить с праздником свою любимую знакомую.

Ей 88 лет, но ее памяти я завидую каждый раз. Всегда, когда мы встречаемся, она рассказывает удивительные истории о своей жизни.

Вот и сегодня, предложив мне выпить кофе, она вдруг улыбнулась. И начала вспоминать...
Это случилось ровно шестьдесят лет назад.
Уже больше года 500 семей из Грузии находились в Казахстане в ссылке.
Время делает свое дело и кое-как ссыльные сумели устроиться. Выгребли из землянок, где до этого жил скот, с помощью обложек от книг грязь и стали жить.
В одной из землянок поселилась девушка Нино. Ее выселили из Тбилиси вместе с маленьким братом, который очень скоро погиб, выпив грязную воду из арыка.
Нино замкнулась в себе. И единственное, что ее - как это не покажется странным- отвлекало, были гадания на кофейной гуще.
Каждый вечер в землянку к Нино приходили грузинки и она предсказывала: одним - долгожданное письмо, другим - грустные вести из дома.
За первый год ссылки у Нины перебывала, кажется, вся Грузия. Так называли между собой казахи высланных в степь грузин.
Не ходила в землянку только Татули. Ее выселили из Тбилиси со старой матерью и братом. И она больше всего боялась услышать от Нино, чьи предсказания обычно сбывались с точностью до слова, что-то страшное о матери.
Но однажды Нино заболела. И получилось, что кроме Татули, никто не мог в тот день пойти и помочь ей.
На календаре было 8 марта 1952 года.
Татули пришла, навела  в землянке порядок. И спросила Нино, что та хотела бы на обед. Женщина ответила, что мечтает только о чашке кофе.
Конечно, Татули тут же все приготовила. Но едва она принесла кофе больной землячке, как та обратилась к ней с неожиданной просьбой:
-Умоляю тебя, Татули, переверни чашку. Хочу тебе погадать на кофейной гуще.
Девушка подчинилась. И услышала предсказание:
-Вижу его на пороге. Вдвоем из Казахстана уедете. И случится это совсем скоро.
В ответ Татули заплакала: она услышала то, чего боялась больше всего. Ведь судя по словам Нино, мать Татули должна была умереть, а она сама вместе с братом уехать из ссылки.
...На следующий день в землянку Татули принесли телеграмму: "Добился твоего освобождения. Скоро вылетаю".
Отправителем был молодой скульптор Тенгиз, с которым Татули познакомилась незадолго до высылки в Казахстан. Кроме нескольких походов в кино и романтических разговоров между молодыми людьми ничего не было. А потому Татули меньше всего ожидала, что Тенгиз начнет хлопотать об освобождении своей "невесты".
Мало того, для Татули было очень важно, как он подпишет свою телеграмму. Потому что решила для себя: если бы он осмелился поставить в конце "целую", между ними все конечно. Но Тенгиз написал - "с уважением".
Потом Татули узнала, что Тенгиз был представлен к Сталинской премии за проект памятника академику Иванэ Джавахишвили, основателю Тбилисского университета.
Но в комитете по премиям ему прямо сказали: "Найди себе другую невесту и награда твоя. Иначе о премии забудь".
Тенгиз свой выбор сделал.
Вскоре мужчина появился в Казахстане. И увез свою Татули в Грузию.
Ее мать и брат оставались в ссылке чуть больше года.
После смерти Сталина в 1953 году едва ли не все ссыльные получили телеграммы "Поздравляем с днем рождения". На почте даже удивлялись: "Что это вы, грузины, все в один день родились?"...
- Вот и не верь после этого в кофейные гадания! - улыбнулась мне калбатони Татули.
И предложила еще одну чашечку кофе...

"Мемуары фрейлины императрицы". ПРЕДИСЛОВИЕ

«МЕМУАРЫ ФРЕЙЛИНЫ ИМПЕРАТРИЦЫ.

Царская Семья, Сталин, Берия, Черчилль и другие

В СЕМЕЙНЫХ ДНЕВНИКАХ ТРЕХ ПОКОЛЕНИЙ»

Мне всегда представлялось просто фигурой речи фраза «можешь не писать – не пиши».

В Тбилиси со мной произошел тот самый случай, когда я понял, что это не пустые слова.

Не взяться за эту книгу я не мог.

Работа над ней началась всего год спустя после российско-грузинской войны 2008 года.

Тогда, в августе, всего через две недели после изменившей многое и многих даты 08.08.08, у меня родился сын. Это случилось в роддоме, расположенном всего в нескольких километрах от мест, где падали бомбы.

Но война ощущалась и в Тбилиси, где по вечерам стало принято выключать свет – на случай авиационного налета. И все это, напомню (в том числе и самому себе), происходило совсем недавно.

Прошло три года. Я много времени проводил в Грузии  – благословенном краю, ставшим для меня поистине родным – и за весь этот срок мне ни разу не пришлось испытать на себе не то, что ненависти, но даже намека на чувство какого-то недружелюбия.

А когда я приезжал в Москву и рассказывал о том, с какими людьми познакомился в Тбилиси, тоже не чувствовал ничего, кроме искреннего интереса и сопереживания к героям моих грузинских историй…

<…>

Удивительные встречи, на которые оказалась столь щедра грузинская земля, подарили мне идею написать эту книгу.

Все началось с моего изучения грузинского языка. Уроки грузинского неожиданно стали для меня той школой жизни, прослушав курс которой я, кажется, стал другим человеком.

Взявшись за перевод на русский произведений поэта Галактиона Табидзе, я захотел перевести знаменитое стихотворение «Мери», которое в свое время перевела великая Белла Ахмадуллина.

Я заинтересовался – о какой Мери писал поэт.

Мне рассказали, что речь идет о фрейлине последней российской императрицы Александры Федоровны, в эмиграции ставшей одной из любимых моделей Коко Шанель.

И дали телефон женщины, которая лично знала героиню стихотворения Табидзе.

Я набрал записанный номер и тут же получил приглашение в гости. Дело-то происходит в Грузии, как иначе.

И тут же столкнулся с еще одной грузинской традицией: почти у всех здесь два имени – официальное, данное при рождении, и второе, которое, собственно, и сопровождает человека всю жизнь.

Мою новую знакомую все звали Татули, хотя по паспорту она – Тамара. Ее мать, историю которой Татули поведала мне, называли Бабо, в то время как ее полное имя – Варвара.

ТАМАРА (ТАТУЛИ) ГВИНИАШВИЛИ, Тбилиси, январь 2012 г.

Встреча с Татули Гвиниашвили стала одним из самых щедрых подарков, которые мне преподнесла Грузия.

Дочь княжны Бабо Дадиани прожила непростую, но очень яркую жизнь. И знала не только героиню стихотворения Табидзе.

Судьба Татули и ее семьи – это готовый сценарий для многосерийного фильма. Или достойная альтернатива учебнику по истории российской империи, эмиграции и карательной машины, именовавшейся советской властью.

Рассказывая биографию своей семьи, Татули то и дело доставала хранящиеся в ее домашнем архиве фото, на которых были изображены бароны-баронессы и князья-княгини, о которых она говорила.

Оказалось, что все фотографии сумела собрать мать Татули – княжна Бабо Дадиани.

«Несмотря на четыре ссылки, которые ей пришлось пережить», - заметила моя собеседница.

Попросив с этого места рассказать поподробнее, я услышал воспоминания, не записать которые просто не мог.

Поначалу даже была идея написать роман. Но я, кажется, вовремя понял, что в художественном изложении история этой семьи будет выглядеть совсем уж невероятно. Тогда как все то, что вы сейчас прочтете - абсолютная правда.

Я бы назвал эту книгу «Тифлисская сага», ибо всех действующих лиц объединил именно этот город: кто-то здесь родился, кто-то жил, а кому-то, ради возвращения сюда, пришлось заплатить очень высокую цену....

Начну по порядку, с прабабушки Татули – баронессы Мейендорф, урожденной княжны Шарвашидзе.

До замужества за бароном Мейендорфом княгиня Варвара (Бабо) Шарвашидзе была фрейлиной императрицы Марии Александровны и компаньонкой принцессы Евгении Ольденбургской, внучки императора Николая Первого и правнучки Жозефины Богарне, жены Наполеона.

О том, что она успела оставить мемуары, я узнал совершенно случайно.

Работа над книгой о судьбе знаменитой тифлисской красавицы княжны Бабо Дадиани уже подходила к концу.

Мы разбирали домашний архив Дадиани, когда ее дочь Татули обратила мое внимание на стопку пожелтевших от времени листов бумаги, собранных под красной клеенчатой обложкой.

«Баронесса Мейендорф, бабушка моей мамы, в честь которую ее и назвали Бабо, в конце жизни написала мемуары, - сказала Татули. – После смерти баронессы бумаги из Лондона перевезли в Париж, где жила моя тетка. А когда не стало и ее, я привезла рукопись в Тбилиси. Взгляните, может, вам будет интересно?»

Я взял уже чуть обветшавший то ли от времени, то ли от долгого путешествия, фолиант из сотни с лишним отпечатанных на машинке листов, раскрыл наугад и попал аккурат на описание сцены бала, на котором автор мемуаров танцевала с императором Александром Вторым.

С позволения и благословения Татули Гвиниашвили, правнучки Бабо Мейендорф, я взялся за перевод воспоминаний на русский язык.

И понял, что стал обладателем настоящего клада: со страниц мемуаров передо мной представала История.

Варвара, или Бабо, как ее называли, Шарвашидзе родилась 22 июля в 1859 году в Лыхнах в семье последнего Владетельного князя Абхазии Светлейшего князя Михаила Шарвашидзе.

Первое ее замужество оказалось неудачным. После развода Бабо из Кутаиси отправилась в Петербург. Была зима и в один из дней друзья пригласили девушку на каток. Там ее внимание привлек статный молодой человек, искусно держащийся на коньках. Сама Бабо каталась не очень хорошо и потому помощь незнакомца оказалась весьма кстати. Состоялось знакомство, завершившееся свадьбой.

Избранником грузинки стал барон Александр Мейендорф. Прибалтийский немец по национальности, по матери он был двоюродным братом Петра Столыпина, самого знаменитого премьер-министра России.

Барон, как и его кузен, тоже активно занимался политикой. Был членом двух Государственных Дум и товарищем (заместителем) председателя Четвертой Думы.

Жили супруги в основном в Петербурге.

Внук барона Феликса Мейендрофа со стороны отца, и князя Михаила Горчакова, царского наместника в Польше, со стороны матери, муж Бабо был заметной фигурой в политической жизни Российской империи.

О нем часто писали газеты. Особенно много шума наделал вызов на дуэль, который Мейендорф послал князю Львову, будущему главе Временного правительства. Барона оскорбило обвинение князя в том, что он, будучи одним из первых лиц Государственной Думы, проводит агитацию в пользу политической партии октябристов, что, на самом деле, не соответствовало действительности.

Бабо Мейендорф вела жизнь петербургской гранд-дамы. На лето они с мужем перебирались в Крым, где в Феодосии у них была дача. По соседству с бароном одно время жил великий Константин Айвазовский, с которым дружил Мейендорф.

После большевистского переворота Мейендорфы переехали в Прибалтику, а затем в Англию. Барон преподавал в Лондонском университете, а баронесса работала над рукописью своих мемуаров, последнюю запись в которой сделала в июле 1934 года.

Бабо Мейендорф умерла в 1946 году. Барон пережил ее на восемнадцать лет и скончался в 1964 году.

Александру Мейендорфу было 94 года, когда он закончил работу по оформлению брошюры с мемуарами жены. На обложке поместил белый бумажный четырехугольник. На котором с трудом читаемым почерком, наползающими друг на друга буквами, от руки написано: «Мемуары баронессы Варвары Мейендорф, урожденной княжны Шарвашидзе».

Работая над переводом мемуаров Бабо Мейендорф, я часто приходил в дом к Татули Гвиниашвили, семья которой оказалась связана едва ли не со всеми действующими лицами истории баронессы.

ТАМАРА (ТАТУЛИ) ГВИНИАШВИЛИ и ИГОРЬ ОБОЛЕНСКИЙ, Тбилиси, январь 2012 г.

Во время одной из встреч Татули протянула мне еще одну тетрадь, которой оказался дневник ее матери. Переведя на русский язык еще одно документальное свидетельство эпохи, я понял, что работа над книгой может с полным правом считаться законченной.

Зная историю баронессы Мейендорф, познакомиться с историей ее внучки, княжны Дадиани, и правнучки, Татули Гвиниашвили, было интересно вдвойне.

Если бы я не узнал все это из первых уст, то вряд ли поверил, что такое возможно. Что можно столько вынести и не сломаться. Столько испытать и остаться Человеком.

Внучка Светлейшего князя Шарвашидзе, дочь знаменитого князя Дадиани, жена одного из самых состоятельных предпринимателей Кавказа, Бабо Дадиани-Масхарашвили прожила 96 лет  и стала соучастником едва ли не всех значимых событий ХХ века: от встречи с императором Николаем Вторым до приема на Лубянке у наркома Берии, от роскошной свадьбы в соборе Сиони до ссылки в казахскую степь.

Жизнь ее дочери Татули Гвиниашвили, через воспоминания которой я и попытался восстановить картину прошлого, не менее ярка и драматична…

Игорь ОБОЛЕНСКИЙ, 2009 - 1012 гг.