Александр ШИРВИНДТ. Интервью

КОГДА 2 декабря 2002 года я вошел в фойе Театра сатиры и спросил, как пройти в кабинет художественного руководителя Александра Ширвиндта, мне первым делом указали на гардероб. «У нас теперь в кабинетах никто не раздевается».

«Важно одно — уважают тебя или нет»

— НЕУЖЕЛИ вы раздеваетесь в общем гардеробе?

— Ну а где еще? У меня в кабинете, как видишь, нет ни оттоманки, ни рукомойника.

— Да, только не замолкающий ни на минуту телефон.

— Это точно. Сам слышал, только что актриса наша звонила, отпрашивалась на несколько дней из-за болезни…

— …и вы ее отпустили, успокоив, что болезнь — причина уважительная. Не на другой же сцене она играет. Это ваша больная тема — когда артисты сказываются больными, а сами играют в антрепризах? Вы ведь Валерия Гаркалина за это даже уволили.

— Ну а как ты думаешь? Недавно болел Державин, лежал в больнице — катастрофа была! Есть же рыночные фамилии!

— У вас в театре какая зарплата? Тысячи две?

— Может быть, чуть больше. Кайфа никакого. Как тут можно бороться с тем, что артисты снимаются в сериалах, рекламе?

— Вы сами снимались?

— Мне как-то предложили во время наших гастролей в Томске. Давно было, еще на заре всех этих новых дел. Тогда как раз Солженицын, как Чойбалсан в специальном вагоне, ехал через всю Россию. Нам выделили большой номер в  бывшей обкомовской гостинице. И вдруг неожиданно просят на 2 дня переехать в номер поскромнее, чтобы в моих апартаментах поселить Солженицына. Я отказался. «Если он приехал за правдой, — говорю, — пусть видит Россию такой, как она есть на самом деле».

Так вот, и  в один из дней к нам с Державиным приходят два человека. Мы на них поглядели и поняли, что это как раз те, кто вместо того, чтобы, как Басилашвили, сидеть в Верховном Совете и добиваться правды, пошли в тайгу, воткнули палку около месторождения, где стала бить нефть, и застолбили его за собой: «Мое». Я таких людей знаю. Мы им раньше машины продавали: приезжали узбеки, снимали ботинки у подъезда дома и в носках шли ко мне на третий этаж договариваться о продаже «Победы».

И эти тоже пришли, сняли ботинки около гостиницы и стали предлагать сняться в рекламе. Сюжет такой: на вышке стоит Державин, внизу в каске я. Державин кричит что-то типа: «Майна», я ему: «Сейчас». И бьет струя. Мы отказались, хотя нас и пытались убедить, что ролик нигде не увидят, только в том лесу, где у них скважины. «Жаль, — в конце сказали бизнесмены. — А то у нас на это дело 10 тысяч долларов отложено». Вот так-то! Возникает невольная спазматическая пауза. Работы-то всего на 2 часа. Но мы зажмурились и отказались. Надо ведь понимать — что стыдно, что нет.

«Путин мне симпатичен»

— МЫ С ВАМИ сейчас говорим, а со стены на нас смотрит улыбающийся Путин. Вам-то зачем его портрет? Станиславского бы, что ли, повесили.

— Во-первых, Путин мне симпатичен. Интуитивно. Хотя влип он, конечно… А во-вторых, это же не я его портрет повесил. После одного из спектаклей ко мне пришли приятели из администрации президента, принесли молоток и повесили этот портрет. И теперь президент так иронично на меня смотрит.

— Вам не кажется, что сейчас в стране началось что-то вроде возрождения культа личности? В новостях недавно показали сюжет о молодом парне, взявшем себе отчество Владимирович и фамилию Путин. Это смешно или грустно?

— Совсем не смешно. Или это начало своеобразной маниакальности или беда полная.

— Может, мне кажется, но последнее время у вас какой-то пессимизм прослеживается. Вот и ваше стихотворение в театральном буклете: «Я живу по инерции, Пунктуальность кляня. Даже отблеск потенции Не волнует меня. Закодирован «нужностью» Мой усталый забег, Поплавок не колышет Обезрыбленных рек. Внешне выгляжу молодо, Но немеет стопа. Нет ни жажды, ни холода, Значит, я — скорлупа!». Откуда это у вас?

— Старческое, наверное.

— От жизни не отстали?

— Сейчас есть масса новых вещей, которые меня раздражают, удивляют, умиляют. Другое дело, что многое я просто не тяну. Когда внуки сидят у компьютера, я не по-ни-маю, что они делают. Когда произносят слово «Интернет», я вставляю трубку в рот, надуваю щеки и… ни гу-гу. Завидую тем, кто в моем возрасте пытается врубиться в происходящее. Первым, кто меня ошеломил, был Ролочка Быков. За много лет до его смерти я приехал к нему. И он показал мне, как на компьютере этой лягушкой…

— …мышкой.

— Ну да, мышкой, он рисовал замечательные картины. Это было на Соколе, где он купил себе дом… Ты хоть знаешь, где это — Сокол?

— Один из районов Москвы, где раньше был поселок, на который перед войной упал самолет «Максим Горький».

 — «Максим Горький», кстати, упал не целиком, а по частям, так как развалился в воздухе. И одно крыло упало на дом, около которого стояла коляска, а в ней лежал я. Дом снесло, коляска осталась. Там жили друзья родителей, к которым они меня сплавляли.

— Видите, судьба вам с детства показала свое благоволение.

— Если бы в течение жизни рядом падало меньше обломков, даже не задевая, было бы лучше.

«В жизни главное — упертость»

— ВЫ КАК к жизни вообще относитесь?

 — Пытаюсь воспринимать ее иронично-философски, понимая всю бренность нашего существования. Мне как-то рассказали потрясающую историю, почти притчу, о том, как быстро все в этом мире забывается. Представь себе: перед очередной церемонией «Оскара» по ковровой дорожке идут звезды. К одному из знаменитостей тянется за автографом фанат. Актер отказывается расписаться — и в отместку парень его убивает. И попадает на тот свет, который напоминает пятизвездочный отель. Актера поселяют в шикарнейший номер, с бассейном и зимним садом. Проходит какое-то время, и под предлогом ремонта его переводят в номер попроще. А вскоре еще в один номер, из самых простых. Оказывается, в том отеле существует точный график переселения в зависимости от забвения. Чем меньше о тебе помнят на земле, тем более простой номер ты занимаешь. Интересная философская штука.

— Так проходит слава мирская. А ведь на нее потрачены лучшие годы. А что в жизни главное?

— Упертость главное, маниакальная упертость. Хотя будущее человека определит генетика. Я уверен, что воспитание, образование — ерунда. Все зависит от того, что в тебе заложено. Если ты рожден убийцей, ты им станешь.

— Ваш сын Михаил сейчас обгоняет вас по популярности. Раньше говорили, что он — сын актера Александра Ширвиндта, а теперь говорят, что вы — отец телеведущего Михаила Ширвиндта. Не обидно?

— Несколько лет назад Мишку выдвинули на ТЭФИ. И Юльку Меньшову. И мы с Меньшовым Володей пришли во МХАТ, где проводилась торжественная церемония. На передних креслах возлежали академики, а мы с Меньшовым сидели где-то на предпоследних рядах. Как родители номинантов. Володя переживал, что нас так далеко посадили. А я ему сказал: «Что ты скрипишь? Это же счастье. Раньше она была твоей дочкой, а теперь ты ее папа». И меня совсем не коробит, что теперь для многих я — отец телеведущего Ширвиндта. Меня это, наоборот, умиляет. И никакой ревности — зависти нет».

— Внуки ваши развращены фамилией?

— Внучка — в некоторой степени, потому что она помоложе и баба. А внук вобще непонятно в кого пошел. Мимо сада, что называется. Изучает в РГГУ римское право, четыре языка знает. Сейчас уехал учиться в Берлин по студенческому обмену. Никакая фамилия роли не играла: немцам, отбиравших студентов, этот Ширвиндт ни о чем не говорит.

— А вы знаете, что означает ваша фамилия?

— Был раньше какой-то прусский город Ширвиндт, рядом с Кенигсбергом. Город назвали в честь прапрадеда, который был там то ли аптекарем, то ли врачом.

— Для вас важно, любят вас или нет? Знаете тех, кто вас терпеть не может?

— Я знаю, что многих раздражаю. Но для меня важно другое — уважают тебя или нет.

Москва, Декабрь 2002