О мемуарах говорить пока рано. А потому - здесь записи наших бесед, которые происходили в разные годы...
— ПОСТУЧУ три раза по дереву, но я пока живу достаточно активно. И хоть и оглядываюсь назад, но иду вперед. А «вспоминать» для меня — неактивный глагол. Хотя мне есть и чему порадоваться, и чему огорчиться, и чему удивиться. Удивиться хотя бы тому, что я до сих пор продолжаю удивляться. Я никогда не жалуюсь на судьбу. Это же смешно — сетовать на то, что тебе ниспослано свыше.
— Ваш отец Борис Волчек был известнейшим оператором, снявшим такие фильмы, как «Пышка» и «Мечта» с Фаиной Раневской. Он ведь тоже не оставил мемуаров. Но вам-то он что-нибудь рассказывал?
— Папа был очень застенчивый человек, скромный. Все, что хотел рассказать, он говорил своим студентам. Все лучшие операторы — ученики моего отца. Те же Петр Тодоровский, который начинал как оператор, Вадим Юсов учились у папы. А люди, которые его окружали… Я жила в этом кругу. Ездила с ними в одном лифте, они дергали меня за косички, когда я прыгала перед подъездом в классики. Дзига Вертов, Юлий Райзман, Сергей Эйзенштейн. А Михаил Ромм вообще был главным моим воспитателем: день я жила у себя, день у них. Дядя Коля Крючков, дядя Миша Жаров. Тетя Люся Целиковская, обожаемая мною. Я была влюблена в эту красавицу.
— Вокруг вас всегда много молодых и красивых актрис — Ольга Дроздова, Чулпан Хаматова, Елена Корикова…
— Тьфу-тьфу-тьфу.
— Что вы боитесь сглазить?
— Что много их, молодых.
— Почему вам так везет на окружение?
— Ты хочешь, чтобы я объяснила это тем, что я красивая, как Мэрилин Монро, и талантливая, как Феллини? Откуда я знаю? Наверное, они ощущают доверие. Я же их и разношу иногда. Но любя. А если что, я за своих актеров хоть куда.
— Помните, когда к вам стали обращаться на «вы»?
— Помню, конечно. У меня шок был, все внутри сжималось. Но те, с кем я начинала, обращаются ко мне на «вы» только при третьих лицах. А так я для них и сейчас — Галка да Галя.
— Время никого, как известно, не щадит. Вы замечаете, как изменились ваши близкие — в театре и вне его?
— Замечаю. Мы все изменились. Но я категорически не согласна с формулировкой некоторых критиков, которые пишут, что «актриса N превратилась с годами» во что-то там такое. Ни во что наши актеры не превратились. Я считаю идиотизмом, когда нам предъявляют претензии, говоря: «Ну это уже не тот «Современник». Да это счастье, что не тот. Не дай бог, чтобы мы всю жизнь остались бы этими детьми, которых называли шептальными реалистами.
— НУ ВОТ, а говорите, что не любите вспоминать…
— Нет, я не люблю вспоминать в том смысле, который вкладывают в это слово. Сидеть на берегу озера или наших Чистых прудов и предаваться воспоминаниям — не для меня. Но я, разумеется, окунаюсь памятью в какие-то прошедшие события. На бегу. Вечером сижу дома, уткнувшись в «ящик», где смотрю новости на всех каналах, и при этом мысленно все равно бегу. И пытаюсь в памяти соотнести то, что было, с тем, что происходит сейчас. У меня внутри работает такой счетчик режиссерский. Иногда он срабатывает в самые неожиданные минуты. Я помню, мы с Евстигнеевым жили в небольшой квартире. Когда ее получили, то распределились: Женя делает ремонт, а я езжу по стране с концертами «Добрый вечер, здравствуйте». Нам тогда за выступление платили по 5 рублей. На афишах писали «Михаил Козаков и др.». Миша после фильма «Убийство на улице Данте» уже был звездой, а мы были эти самые «др.». Ну так вот. Отделали мы квартиру нашу двухкомнатную, даже камин выложили. И случилось у меня горе, большое и непридуманное. Сижу в одной из комнат и рыдаю. Слезы градом льются, смешиваясь с тем, что льется из носа. И помню, я привстала с дивана, чтобы взять носовой платок. Протянула руку и увидела в зеркале свое заплаканное лицо. И первым делом подумала: какой гениальный кадр. Представляете? Режиссерский счетчик работает постоянно.
— Но вы его как-то умеете останавливать? Хоть на время?
— Знаете, что я для этого делаю? Моделирую в уме одежду. Поначалу я давала себе задание — думать о море, об отдыхе. Не помогало. И тогда я начинаю придумывать фасоны одежды. Задаю себе такую розово-голубую прозрачную тему. И расслабляюсь.
— Вы модой интересуетесь?
— Только как явлением, отражающим социальную жизнь общества. Я не смотрю журналы, у меня нет такой потребности. Но на некоторые показы хожу. А раньше на рынок любила ходить. На продуктовый рынок хожу постоянно. Знаете, я поняла, что означает понятие «шопинг-терапия». Раньше, когда у меня было жуткое настроение, я приходила домой и начинала готовить: резать, жарить, тушить. От физических движений мозги постепенно переключались и начинали работать по-другому. А сейчас я иду в магазин и что-нибудь себе покупаю.
— ГАЛИНА Борисовна, вы стали первым советским режиссером, которого отпустили на постановку спектакля в Штаты в 1978 году. Как вас туда отпустили?
— Все произошло случайно. В СССР приехала большая группа американских деятелей театра для того, чтобы познакомиться с советской драматургией. Они ходили по всем театрам. В «Современнике» смотрели «Вишневый сад», а в последний день своего пребывания захотели посмотреть и «Эшелон» Рощина. Я сказала, что они ничего в этом не поймут, это же сугубо русская пьеса о простых русских женщинах. Но американцы пришли. Сели в зале, надели наушники. В антракте я зашла за ними. Они сидят. Я вначале подумала, что они не поняли, что это антракт, стала давать им знаки, что, мол, можно покурить, погулять. Они продолжают сидеть. Вдруг одна из американок с такой силой схватила меня за руку, что я решила, что она хочет в туалет. А она говорит: «Галина, я приглашаю вас на постановку этого спектакля в Хьюстон». Я громко засмеялась, понимая, что это нереально — в Америку же никто не ездил. А она спросила: «Когда?» Я наобум ответила: «В декабре». Когда после спектакля я снова зашла за ними, у многих были красные от слез глаза. Я говорю им: «Все, это конец, дальше ничего не будет». А переводчица говорит, что гости хотят посмотреть, как работает механизм, двигающий декорации. По дороге на сцену один из американцев задержал меня: «Галина, я приглашаю вас на постановку этого спектакля в Нью-Йорк. Когда?» Я и ему ответила:» В декабре». А потом я получила еще одно приглашение, теперь уже в Миннеаполис. Вот так все и получилось. На следующее утро, прямо перед их отъездом, был прием в ВААПе. Я была туда приглашена «для мебели», принимал гостей начальник. Я чуть опоздала — меня гаишник задержал. Когда вошла, то не поняла, что происходит. А оказалось, что иностранцы уже успели написать письмо министру Демичеву о том, что меня приглашают в Америку. Была суббота, и никого из начальства не было. И когда кто-то из гостей встал и при журналистах сказал, что в восторге от нашего спектакля и что лучшим подтверждением этому будет приглашение русского режиссера Волчек в Хьюстон, все были в шоке. Присутствующему представителю Минкульта стало плохо. Ему же даже посоветоваться было не с кем. А все ждут его ответа. И он встал и сказал: «Министерство культуры принципиальных возражений не имеет». Так я полетела за океан. Пробыла там три месяца.
— Гонорар отдавали?
— Ну а как? Но если до этого нам разрешали 25 процентов, то здесь мне отдавали 50 процентов. Это было невероятно.
— Магнитофон купили?
— За мной же по пятам ходили журналисты и смотрели, что я покупаю. Только мы заходили с переводчицей в дешевый магазин — списки же были, кому что купить надо, — как она мне говорила: «Атас!» И я была вынуждена купить люстру. Представляешь, привезти из Америки люстру. По дури. Образ лепила.
— А вы понимали, в какой стране живете? Слушали «Голос Америки»?
— Конечно, слушали и все понимали. Но диссидентами не были.
— Галина Борисовна, время, в котором мы живем, оно вам по плечу? Или вы впереди него?
— Человек, который скажет «я впереди времени», будет просто идиотом. Потому что это должны сказать другие, а не он.
— Вы себя сегодня уютно чувствуете?
— Да я и в том времени, и в этом привыкла к борьбе. Только раньше боролась с одними и за одно, а теперь — с другими и за другое. Наверное, все время, сколько мне суждено прожить, во мне будет существовать борьба. Для меня это естественное состояние.
— Но жизнь удалась?
— В чем-то да, в чем-то нет. Мне хочется думать, что удалась. И я себя считаю счастливым человеком. Не думаю, что это везение. Все радости я получаю через большие испытания. Но я не хочу себе другой судьбы.
Комментариев нет:
Отправить комментарий