ДИРЕКТОРОМ Большого театра Владимир КОКОНИН служил с 1988 по 2000 год. За это время его несколько раз назначали на эту должность и два раза с нее снимали. О первом увольнении, случившемся пять лет назад, он узнал из телевизионных новостей. О недавнем указе Путина об упразднении (читай: увольнении) должностей исполнительного директора и художественного руководителя Большого театра Коконин тоже услышал по радио.
— ОБ УКАЗЕ я услышал в понедельник, сидя на даче. Первые пятнадцать минут был шок — ведь меня никто не предупредил. А потом… Рассмеялся, позвал приятелей и выпил с ними рюмку водки.
Знаете, судьба директора Большого театра — это отдельная песня. Одним из моих любимых директоров был композитор Михаил Чулаки, рассказавший такую забавную историю. Как-то к нему в кабинет пожаловал директор миланского «Ла Скала». Они разговорились о том, как назначают и снимают директоров театра. «Меня вызывают в муниципалитет, — сказал итальянец, — и заключают контракт. А у вас разве не так?» — «Что вы, батенька, — ответил ему Чулаки. — Перед тем как открыть дверь в свой кабинет, я обязательно стучусь. Если никто не отзывается, я вхожу и начинаю работать. Если отзывается, значит, меня уволили».
«Настроение — нормальное!»
— Что вы думаете о ситуации с вашим увольнением?
— Она меня не очень интересует. Когда обо всем стало известно, друзья начали звонить и интересоваться, какое у меня настроение. Да нормальное настроение! Я, наконец, стал спокойно спать. Ведь 10 последних лет здание театра находится в критическом состоянии. И пожарные, и строители, и архитекторы каждый раз запрещали открывать новый сезон, и нам приходилось работать без разрешения. Так что как чиновник я чувствую себя обычно. Но как человека, отдавшего Большому театру около 20 лет, меня одолевает вопрос: неужели у нас ничего не изменилось и все по-прежнему решается подковерными способами? Все-таки прав был Черчилль, который сказал: «В этой стране никогда не известно, кого сегодня выкатят из-под ковра, а кого завтра туда закатят».
Когда мы наконец придем к нормальным способам решения вопроса с назначениями? Он давно придуман — это контрактная система. Ведь в Большом театре все время что-нибудь происходит. Кризис, как правило, случается каждые пять лет, которые я в шутку называю «инкубационным периодом вызревания». Судите сами. В 1988 году зазвучали первые обвинения в адрес Юрия Григоровича. Тогда удалось убедить всех, что его надо оградить от нападок и дать возможность работать. Вспоминаю сегодня те времена и удивляюсь: люди, клеймившие 12 лет назад Григоровича, теперь превозносят его и возмущаются, что он невостребован.
В 91-м году распался Советский Союз, и Большой стал ничьим. Мне звонили какие-то ребята и не без угроз и металла в голосе предлагали приватизировать театр. Нужно было срочно что-то предпринимать, и мы решили обратиться напрямую к Ельцину. Я чуть не на коленях умолял Бориса Николаевича: «Через пять лет в театре будет очередной конфликт. Давайте введем контрактную систему для руководителей». Ельцин подумал и сказал, что о контрактах говорить пока рано, но указ о статусе и порядке финансирования Большого подписал.
— Вы могли напрямую общаться с Ельциным? У вас была «вертушка»?
— Телефон правительственной связи и сейчас есть. Только теперь он звонит, когда билеты в театр нужны…
Страсти по Васильеву
— А как вам работалось с Васильевым?
— Это уже другая история. Владимир Викторович фактически стал первым лицом театра, а я сосредоточился на делах технического обеспечения.
— Многие говорили о ваших разногласиях…
— Наши отношения безоблачными не были. Но ни Васильев, ни я сор из избы никогда не выносили. А разногласия, конечно же, случались. Уж слишком разные мы с ним оказались люди и по характеру, и по опыту. Но ведь театр жил — выпускал спектакли, гастролировал. А прошло пять лет — начались страсти по Васильеву.
— Может, виноваты его амбиции?
— Это слишком упрощенный взгляд. Не надо стрелять в прошлое. Не зря же говорят: «Выстрели в прошлое из пистолета — и будущее выстрелит в тебя из пушки». У меня нет причин говорить о Васильеве плохо. Он, конечно, по характеру человек довольно спонтанный, взрывчатый. Но к театру относился очень искренне. И его обращения к постановочной работе тоже можно объяснить. Те, кто назначал Васильева и давал ему гигантские полномочия, которыми за 225 лет не обладал ни один руководитель Большого, должны были предвидеть, что он будет не только бумаги подписывать.
«Не боюсь ничего»
— Если вам совсем не обидно, почему вы не пришли на сбор труппы?
— На следующий день после оглашения указа президента меня и еще нескольких руководителей театра пригласил министр культуры и попросил поработать еще неделю. Я, будучи уже уволенным, согласился. В пятницу, накануне сбора труппы, перед тем как уехать домой, я спросил: «Ко мне нет вопросов? Тогда до завтра». А через полчаса в мой кабинет въехал новый хозяин. Хотя у меня там остались вещи, бумаги. И как я должен был на все это реагировать?
Мало того, на сборе труппы Швыдкой сказал, что некорректно поступил с Васильевым. Обо мне речи вообще не велось. Мне ведь до сих пор никто из руководства так и не позвонил. Я уже перестал удивляться и лишь улыбаюсь, когда слышу о планах новой администрации Большого: «Сейчас мы начнем реконструкцию театра». Ну что же, дело хорошее. Только не надо забывать, какая работа уже проделана для того, чтобы вопрос о реконструкции хотя бы встал в повестку дня.
— За 225 лет сколько было реконструкций?
— Несколько. Стены, оставшиеся на месте театра после пожара перед коронацией Александра II, восстановили всего за 14 месяцев. В 1941 году, когда в здание Большого попала бомба, реставрация завершилась за 9 месяцев. В двадцати километрах от столицы были немцы, а возможность восстановить театр нашли. А мы 15 лет маемся и никак не можем довести дело до конца. Может, это удастся новому руководству Большого? Лично я желаю ему больших успехов.
— Вы сможете переступить порог Большого хотя бы в качестве зрителя?
— А почему нет? Мне нечего стесняться или бояться.
— Ваше отношение к разговорам о каких-то финансовых злоупотреблениях?
— Большой театр проверяли и проверяют ежегодно, в том числе и Счетная палата. Никаких грубых нарушений ни разу обнаружено не было. Конечно, какие-то упущения, наверное, имели место. Но где их нет? Мне очень нравится фраза из спектакля «Сталевары», шедшего много лет назад: «Я настоящий директор. У меня три ордена Ленина и пятнадцать выговоров». Так что могу смело сказать: я своей судьбой директора горжусь.
2000 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий