воскресенье, 24 апреля 2011 г.

Армен ДЖИГАРХАНЯН. Интервью


Армен Джигарханян. Даже не хочется сейчас перечислять все регалии этого любимейшего из любимых и талантливейшего из талантливых актеров земли Русской. Хотя нет, точнее будет написать «земли Советской», потому как слава пришла к Армену Борисовичу еще в пору существования Советского Союза.
С РАЗВАЛОМ которого число поклонников Джигарханяна теперь уже за рубежами России вовсе не убавилось. А, наверное, даже прибавляется после каждого показа «Места встречи изменить нельзя», «Здравствуйте, я ваша тетя!», «Приключений неуловимых» и еще трехсот фильмов, в которых успел сняться юбиляр месяца. «Что случилось с Джигарханяном? Его уже два дня по телевизору не показывали», — пошутил как-то Марк Захаров.
Популярность актеру всегда приносит либо телевидение, либо кино. Так было во все времена, а не только сегодня. Поэтому о том, что Армен Джигарханян еще и великий театральный актер (не принятый в свое время из-за сильного армянского акцента в ГИТИС), знают теперь только те, кому посчастливилось побывать на его спектаклях. Последней работой актера на театральной сцене стала роль в «Городе миллионеров» Марка Захарова в столичном Ленкоме.
Но после нескольких спектаклей Джигарханян перестал выходить на сцену. Отслужив в театре полвека, он сделал выбор в пользу кино.
— А для меня нет разделения понятий — кино и театр, — говорит артист. — Есть роды образа, а они происходят одинаково. А кино… Буду предельно циничен — там лучше платят. А сейчас для меня это важно. Хотя работать и в кино стало трудно. Не зря же умные люди высчитали, что смена рабочая должна длиться 8 часов. А в кино она бывает теперь и по 12 часов, а то и вовсе с утра и до утра, что-бы сериал закончить и завтра же выпустить его на экран.
— Вы снялись в 300 фильмах. Получается, у вас 300 детей. Есть любимый?
— Я вам не расскажу. Потому что сам еще не знаю. Иногда забываю даже о существовании какой-то роли. Включаю телевизор, а там — оп! — фильм, а я и забыл, что в нем снимался. Чего я вам буду рассказывать… В случае моего откровения вы или удивитесь, или спросите: «А почему?» И мне дня не хватит, чтобы вам все объяснить. Я 50 лет проработал в театре — это неприлично много. И за это время понял главное: настоящее (в искусстве я имею в виду) — выше быта, выше добра и зла. Это некое подаренное человеку Господом Богом душевное состояние. Радуга, уж извините, что так красиво получается.
Настоящее нельзя объяснить. «Я люблю тебя, потому что…» — это наука. А просто «Я люблю тебя» — это искусство.
— Вы больше не выходите на сцену. Но все равно театр остается вашим главным занятием. Я имею в виду Московский драматический театр под руководством Армена Джигарханяна.
— Да, в январе нам будет 10 лет. Задумали сейчас делать Шекспира.
— Думаете, классика еще зрителю не надоела? На какую афишу ни глянешь — или Чехов, или Шекспир.
— Важно, как делать. Есть на свете человек, который не знает сюжета «Отелло»?
— Думаю, есть.
— Ну допустим. А есть хотя бы кто-то, кто не знает, по крайней мере, что он в конце концов задушит Дездемону за ее сопливый платок? Нет. А люди все равно идут и смотрят. Потому что у каждого из нас есть своя проблема, хотя мы даже можем и не подозревать о ее существовании. И всего две вещи могут на эту проблему воздействовать — церковь и театр. Бывает же, что все вроде в порядке: денег заработал, с друзьями посидел — домой пришел, а что-то на душе не так. Врачи тут не помогут. А театр и церковь — да. Мне вот очень жаль, что я не могу идти в театр как в церковь, потому что это моя работа. Но я все равно хожу в театр. Сам не играю, а на других мне интересно смотреть.
Не казните меня за то, что я сейчас скажу. Но тот театр, который мы имеем, использует лишь 7% от возможностей, которые ему присущи. А они у него невероятны. Да и та масса, которую мы называем зрителями, тоже несовершенна. В зале есть 3–4 человека, которых бормашина со сцены задела. А остальным все равно, не хотят подключаться.
Я вот очень люблю смеяться, люблю дурачиться. Мне вчера друг из Америки звонил, анекдот рассказывал. «У меня два брата, у обоих имя начинается на «Ш»: один — Шашик (Сашик), а другой — Шерош (Сережа)». Смешно ведь, верно? Особенно если анекдот по-армянски рассказывать.
А нас сейчас так смешат, что я смотрю и не понимаю, над чем надо смеяться, что там смешного? А знаете почему? Потому что бездарно. И сейчас подавляющее большинство из происходящего бездарно. Еще Антон Павлович (Чехов. — Авт.) объяснил, почему так происходит. Потому что мы — «навоз».
— У Ролана Быкова была роль Пушкина, которую он так и не сыграл и о которой не мог спокойно говорить до конца жизни. У вас есть такая роль?
— Нет, я все сыграл. Все. Потому что важно не название роли, а боль, проблема, которую ты пытаешься решить, выходя на сцену. Их я сыграл. Думаю, что и Ролан все сыграл. Если у него внутри проблема. А грим, нос накладной — ерунда. Я своих Гамлета, короля Лира сыграл, и вы даже не догадались где. Просто послужной список ролей — ерунда.
 — ВАМ трудно быть откровенным?

— Я счастливый, потому что могу пооткровенничать с вами от имени персонажа. И вы никогда не догадаетесь, что думаю об этом я сам. Могу петь, а когда меня спрашивают, чего это я пою, отвечаю, что это не я, а мой герой поет. Поэтому и говорю, что я — клоун. Это самое точное определение. Никто же не знает, когда и от имени какого персонажа я говорю.
— А от имени какого персонажа вы говорите сейчас?
— Вы хотите разоблачить все мои 70 лет и чтобы я вам рассказал, когда я пил пирамидон, а когда цианистый калий? Я этого и сам не знаю. Уже не боюсь говорить, что я — счастливый человек. Потому что мне довелось пережить мгновения восторга. Это чисто физиологическое состояние.
— В Ереване часто бываете? Скучаете?
 — Бываю часто, но скуки никакой нет. Пока, по крайней мере. Наверное, я — человек одинокий. Мои радости — кот Фил, я в нем нуждаюсь. В моей жене нуждаюсь. Не стану сейчас объясняться в любви. Я-то знаю, что это так. А по Еревану слез нет. Хотя мне и говорят: «Подожди-подожди, придет время, и ты будешь обливаться слезами». Не знаю, может, и придет такое время.

— Что означает ваша фамилия? Ее можно перевести на русский?
— Джигяр — дословно переводится как «печенка». То ли арабское, то ли турецкое слово. Но там есть еще слово «хан», которое означает «хозяин». Но на Востоке очень любят говорить про душу. Грузины говорят «джигяро» — то есть душевный человек. Так что фамилию можно переводить, как нам выгодно. Или я — хозяин печеночной, или — хозяин души.
— Что для вас сегодня является наивысшим счастьем?
— Не скажу. Потому что не знаю. Самые, наверное, примитивные вещи. Здоровье. Чтобы все, кто мне очень дорог, были со мной. Я боюсь их потерять. У Гете есть гениальная фраза про старость. «Все, что было близко, — отдаляется». Я этого боюсь. Могу точно сказать — боюсь. Даже не подпускаю мысли, что моего Фила не будет. Переживу, наверное, выпью-закушу. Но пустыни не хочу.
— Вынесли какой-то урок из прожитой жизни?
— Нет, урока нет. И врал, и совершал нехорошие поступки. Но я за них несу ответственность. Сам. Ни от чего не отрекаюсь. Я в ответе за все, что я сделал. Там, далеко, буду об этом думать. Что-то смогу исправить, а что-то останется моей болью.
— Что вы зря сделали?
— Такое же количество, как и не зря. Это мои проблемы. Я должен разобраться в них. А может, и не надо их трогать вообще.
— Кого из современников вы презираете?
 — Никого не имею права судить. Если этот человек из моей жизни, то я должен принять решение не отвечать злом на зло. И сказать, что этого человека в моей жизни нет.

— Многих так исключили из своей жизни?
— Есть такие, есть.
— Научились не переживать из-за этого?
— Это не бывает без переживаний. Если тем более связь была глубокой. Но пережил, слава богу.
Мне один человек, имея в виду мои работы в кино, сказал: «Ты очень мощное животное». Мне очень это понравилось. Лучший комплимент. Значит, нюх у  меня есть. Хотя не могу сказать, что не ошибаюсь в людях. Я же снялся в 300 фильмах. Значит, имел как минимум 600 партнеров, 300 режиссеров, 300 операторов. Столько людей мимо меня прошло! Конечно, не у всех получались хорошие работы, уроды выходили. И что, мне теперь за ними с винтовкой бежать? Спокойней надо ко всему относиться.
— Кто из ваших партнеров поразил вас своей мудростью?
— Все поражали, все до единого. Понимаете, мы всегда очень субъективны. Более того, скажу вам честно, мы очень глупы. Спросите у Него (показывает наверх. — Авт.). Станиславский говорил, что люди делятся на тех, кто любит себя в искусстве, и тех, кто любит искусство в себе. Большинство из тех, кого я встречал, любили себя в искусстве. Они ни кота не любят, никого, главное — они сами. Но я не имею права сказать, кто лучше. Их же тоже природа создала. Значит, все не просто так.
— КОГДА поняли, что счастье не в деньгах?
— А я не могу сказать, что это так. Счастье и в деньгах тоже. Я хочу, чтобы моя жена и мой мальчик, мой Фил, жили хорошо. Должен зарабатывать для них деньги. Когда уезжаю из Америки, говорю им: «Поеду вам косточек привезу».
 — Следите за тем, что в Америке происходит? Не боитесь за своих?

— Урагана, имеете в виду? Нет, наш дом находится в Техасе, в 300 милях от океана. Я был там, когда началось во Флориде, дожди шли. Но паники никакой нет. Телевизор? А вы не смотрите. Я вот новости не смотрю. Смотрю про животных передачи, про природу и спорт.
— Вы по-английски говорите?
— Нет. Но они меня понимают. Они хотят меня понять. Мое общение — магазин, заправочная. Если что-то более серьезное, жена помогает, она хорошо знает язык. Но я и сам могу пойти в ресторан. Беру меню с фотографией и говорю: «Мэн, йе?!» И он кивает, если это есть. Потом показываю ему перекрещенные пальцы, и он понимает, что мне нужно половину порции. А потом еще и принесет показать, верно ли он меня понял. Не то что иди к такой-то матери.
— Когда летите в Америку, куда едете — домой? Как себе говорите?
 — Домой — это когда я уйду отсюда. А так приеду в Даллас, увижу моего мальчика, понюхаю его. Я нуждаюсь в этом. Конечно, это я все себе придумываю. 17 лет он живет с нами. Сейчас для меня нет ничего больше его. Хотя я понимаю, что он кот. Я терял в своей жизни дорогих людей. Знаю, что нет царства теней. Но я хочу, чтобы это было. Потому что надеюсь, что увижу тех, кто уже ушел. Хотя умом понимаю, что ничего нет.
Самое интересное для меня — мое прошлое. Будущего боюсь. Зачем мне загадывать? Вот говорят: «Через 20 лет мы построим то-то». А я буду через эти 20 лет? Зачем мне это надо? Суета сует и томление духа.
— У вас на подставке к календарю написано: «Армен Джигарханян. Элита России». Не обидно, что в Америке вам такого никто не подарит?
— Это счастье. Счастье! Потому что привилегии — плохая вещь. Вы дайте мне деньги, и я куплю себе все самое лучшее. Когда у меня авиабилет в эконом-класс и меня из-за узнаваемости зовут в бизнес-класс, я отказываюсь, говоря, что люблю эконом. Хотя это не так, конечно. Дайте мне заработать, и я весь самолет себе куплю!
Знаете, какое было мое первое потрясение в Америке? Я  туда летел, честно говоря, со страхом — языка-то не знаю. И товарищ, который меня провожал, написал на билете: «Не владеет английским языком». Так меня, как президента страны, провели из одного самолета в другой (мне там пересадку надо было делать). И не надо никакого «народный артист, народный депутат». Ерунда все это!
 — Американцы не дураки? Почему-то именно так принято считать последнее время…

— Они очень великий народ, очень! Многое меня потрясает в Америке. Я сдавал там на водительские права, имея 30-летний стаж. Увидел вопросы и подумал: «Это же стыдно такие элементарные вещи спрашивать». А потом понял, что это придумано для самого низкого, примитивного уровня. А те, кто находится на более высоком уровне развития, до остального сами дойдут. А наши эмигранты смеются и называют американцев дебилами. Они не дураки. Умный сам поймет, а начинать надо с не очень умных. А у нас выступает министр чего-то и говорит такое, что я не понимаю. Скажи мне понятно! А он — «индосикация, префарация, мурарация». И я начинаю подозревать, что он и сам ничего не понимает.
— Можете назвать вашу самую отличительную черту?
— Нет. Я же меняюсь. Например, стал сентиментальным, плачу иногда. Очень ненавижу себя за это. Почему плачу? Вижу ребенка грустного, собаку бездомную и плачу. Помочь-то ничем не могу, к сожалению. Нетерпимым вот стал. В лицо человеку говорю, что он глупый. Раньше мог высмеять, за нос потрогать, но не обижать. А сейчас прямо спрашиваю: «Почему ты такой глупый?» Это не очень хорошо.
Мы же все равно с вами живем по законам среднеарифметическим. У меня вот есть музыка — Моцарт, Вагнер, книги, в которые, кроме меня, никто не смеет вторгаться. А так…
 — Кого из писателей любите?

— Новые книги уже не читаю. Хотя читаю много, в Америке делать же нечего. Сейчас все перечитываю по второму-третьему разу. Булгакова, Чехова, Маркеса обожаю. Особенно «Сто лет одиночества». Меня потрясло, когда Маркес сказал, что переписал бы эту книгу, если бы была возможность.
— Хотели бы с ним познакомиться?
— Нет. А зачем? В его книгах все написано. А что я буду его спрашивать? Какое пиво он любит? Нет, если будет возможность познакомиться — не откажусь. Но так, чтобы сказать, что мечтаю об этом, — нет.
— Что вам помогло состояться?
 — Господь Бог.

— Не судьба?
— Замените это словом «судьба». Я думаю, что все это вообще имеет одно название: «Вдруг». Все решает случай. Я же большую жизнь прожил, интересную…
— Думаете про смерть?
— И думаю и не думаю. Не готовлюсь к ней. Прошу своего Бога, чтобы он не оставил меня.
осень 2005 г. 

Комментариев нет:

Отправить комментарий